В те дни эта земля также стала полем битвы. Пока здесь утверждалось первое поколение, крутом бушевали сражения с индейцами. Некоторые из более старых хозяйственных построек, ставшие реликтами, хранили следы пуль, хотя большинство набегов краснокожих миновало рождавшуюся плантацию. С самого начала Селби вели искусную торговлю — покупали землю у воюющих сторон, но не примыкали ни к одной из них.
Лорена впитала гениальное умение Селби отлично вести хозяйство, ее учителем был старый судья. Лорена первым делом хранила преданность этой земле, оставленной ее мужу судьей. Неужели она столь же успешно переживет и грядущую бурю?
Даже сейчас врач плантации не жаждал идти на званый вечер, он закурил вторую сигару и уселся на верхнюю ступеньку портика. Прислонившись спиной к колонне, он хмуро смотрел на происходившую в столовой сцену, напоминавшую пьесу без слов. «Вряд ли эта сцена нуждается в словах», — подумал Янси, рассматривая семь человек, сидевших вокруг овального стола. Собственно, он был рад тому, что застекленные двери заглушали голоса. Поскольку он на подобных ужинах не менее сотни раз сидел справа от Лорены, то мог по памяти воспроизвести большинство слов, которые обычно говорились в таких случаях.
Старый полковник Гамильтон в этот вечер сидел на стуле, который обычно любил занимать, — он представлял собой полную достоинства карикатуру на офицера, ушедшего в запас и облачившегося в гражданскую одежду. Пустой рукав сюртука составлял часть этого героического фасада — гордое свидетельство того, что Гамильтон потерял руку при Шило [3] . Рядом с ним сидел один из лейтенантов Брэда; второй расположился напротив него по другую сторону обеденного стола. На молодых людях сверкали безупречные униформы, оба были как военные с фамильных портретов. Они оба ушли на фронт вместе со своими слугами, а потом приглушенными голосами проклинали Ричмонд и приказ мистера Дэвиса, запрещавшего пользоваться на поле боя такой роскошью. Крестоносцы Округа Крей являлись элитным войском, снаряженным на деньги Селби. Сегодня они шли в бой в домотканых одеждах. Но в запасе у них имелись парадные туники для торжественных событий вроде этого.
Брэдфилд Селби вальяжно восседал на месте хозяина, застывшая улыбка не сходила с его лица. Янси знал, что сюртук мужа Лорены скроен в Лондоне; отличная ткань сизого цвета и позолоченные иероглифы на высоком воротнике эффектно оттеняли его байроновскую внешность. Зритель на портике еще раз подумал, что Брэд так красив, что не может быть создан из плоти и крови: эти классические черты лица, словно на римской монете, казались высеченными на веки вечные. С этого расстояния оставались незаметны наметившиеся мешки под глазами — предательские полумесяцы, которые ясно говорили о разгульных похождениях, какие только набоб плантации мог втиснуть в тридцать лет своей жизни. К тому же посторонний наблюдатель не угадал бы, что хозяин Селби, а таковым он был лишь номинально, пьян в стельку: Брэд держался хорошо, хотя и принял изрядное количество спиртного.
Квентин Роули сидел слева от своей сестры. Его вечерний сюртук тускло-черного цвета оживляла льняная ирландская рубашка с оборками и рубиновые запонки. Он казался стройным в сравнении с воинственными мужами. Когда он смотрел в их сторону, его губы искривлялись в снисходительной улыбке. Квентин чувствовал себя совершенно непринужденно и забылся в притворном флирте с супругой полковника. Клара отвечала ему с такой напускной скромностью, будто была еще совсем девочкой, хотя на вид ей можно было дать все ее пятьдесят.
И наконец, Янси решил обратить внимание на хозяйку. Одного взгляда на Лорену было достаточно, чтобы убедиться, что ее гости держат себя в руках и стычка Квента с Брэдом еще впереди. Сегодня вечером хозяйка Селби, правившая здесь не только номинально, выглядела как никогда прелестной и как никогда уверенной в себе. «Чарлстонские манеры дают себя знать, — подумал врач плантации. — Они помогли ей выдержать пять лет брака. Они помогут ей достойно провести сегодняшнюю вечеринку».
Ужин почти закончился. Пока Янси наблюдал, Лорена и Клара Гамильтон встали со своих мест, вздымая волны шелка кринолинами: когда обе покидали стол, казалось, будто они плывут, а не идут. Квентин Роули отбросил в сторону салфетку и поспешил раскрыть перед ними дверь в фойе. Но Брэд тоже вскочил, держа в руке рюмку. Гулким баритоном он произнес тост, отчего зазвенели подвески канделябра. Эхо его голоса долетело до портика.
— Друзья мои, вручаю в ваши руки Конфедерацию. А также ее красивых женщин, среди которых моя жена является достойным примером.
Гамильтон тоже поднял рюмку. Как и остальные адъютанты, он был в парадной форме и вытянулся по стойке смирно:
— За Конфедерацию и ее дам!
Квент и не собирался дотрагиваться до своего напитка. А Лорена, вернувшись к столу, взяла свою рюмку и высоко подняла ее. Этим она тоже бросила вызов обычаю: в Округе Крей большинство дам выслушивали комплименты, опустив глаза.
— За наших бравых солдат и за сыновей, которые сберегут будущее, ради которого сейчас умирают их отцы.
Янси тихо посмеивался, пока осушались рюмки. Он заметил, что слова Лорены сильно удивили Брэда. Всем было хорошо известно, что Селби Холл все еще не обрел наследника. Что означал тост жены — вызов или предзнаменование? Осторожно спускаясь с портика, врач плантации отмахнулся от этого назойливого вопроса.
Он задержался у застекленной двери, чтобы бросить последний взгляд. Дамы уже пересекли круглое фойе, они, словно нагруженный шелком караван торговых судов, выплыли из тени знаменитой винтовой лестницы в двойную гостиную, сумрачность которой рассеивали несколько стоявших ламп. В столовой четыре воина уже собирались приступить к портвейну и бренди. Если смотреть с этого угла, то сцена напоминала музейную диораму — праздновали время, которое больше никогда не вернется. Может, это была сцена из мелодрамы или одна из живых картин, столь дорогих сердцу сентиментального драматурга? Или заключительная сцена, после которой зрители рыдают всю дорогу до самого дома?
Поведение Квента Роули стало понятно наблюдателю с портика. Отказавшись выпить за тост Брэда, он неспешно подошел к пианино, стоявшему в отгороженной части гостиной, и натренированными пальцами пробежал по клавишам. Музыка, заполнившая Большой Дом, звучала зловеще и приятно. Узнав тему Шопена, Янси понял, что циничный брат Лорены выбрал ее не без умысла. Это была третья часть Второй сонаты си-бемоль минор — похоронный марш усопших.
Может, сказывалась пародия на Шопена или всего лишь осенняя сырость начинала проникать в его кости, но Янси решил принять новую порцию бренди, а уж потом явиться перед гостями Лорены. Вернувшись в свою пристройку, где на столе лежал открытый дневник, он беспристрастно начал в нем писать:
«14 ноября 1864 года.
Вернулся с фермы Пурди в 9 часов вечера после того, как принял роды пятого сына Нэн Пурди, здоровяка весом в десять фунтов. У матери и ребенка отличное самочувствие.