– Ваше величество, – уже решительнее произнес Бёрли. – Если вы не откроете, нам придется сломать дверь, потому что мы тревожимся за ваше здоровье.
– Нет! – снова крикнула Елизавета, плача от собственного бессилия.
– Начинайте, – услышала она.
В дверь ударили, потом еще раз. Задвижка не выдержала напора двух плечистых слуг. Дверь распахнулась. В проеме стояли Бёрли и Уолсингем. Морщинистые лица обоих выражали искреннее сочувствие.
Елизавета встала на нетвердые ноги. Даже в тяжелейшие минуты жизни она помнила о необходимости сохранять достоинство королевы.
– Что ж, – хриплым, надтреснутым голосом произнесла она, – королева должна стойко и терпеливо переносить свое горе.
Сделав над собой неимоверное усилие, Елизавета вышла из спальни. Жизнь продолжалась. Без Роберта.
В завещании Роберт отписал ей прекрасный медальон, украшенный бриллиантами и изумрудами, а также нить из шестисот крупных жемчужин. Этот жемчуг Елизавета надела, позируя Джорджу Гоуэру для портрета на фоне Испанской армады. Изображение королевы там больше напоминало иконный лик, чем женщину из плоти и крови, и ей это нравилось.
Елизавета не поехала на похороны в Уорвик. Роберта похоронили в изумительной Бошанской часовне церкви Святой Марии, рядом с его малолетним сыном. Елизавета практически не вспоминала о его убитой горем вдове. Роберт оставил после себя долги на пятьдесят тысяч фунтов. Половину этой суммы он задолжал самой Елизавете. Через месяц после смерти Роберта королева вернула себе Кенилворт и приказала Летиции продать с аукциона все имущество покойного в других его домах. Елизавету не удивило, что обедневшая вдова снова вышла замуж, причем сделала это со скандальной быстротой.
Елизавету по-настоящему угнетало, что среди торжеств по случаю победы смерть Роберта прошла почти незамеченной. Никто из поэтов не написал хвалебных посмертных од. Траур, предписанный ею, придворные соблюдали крайне неохотно. Получалось, что единственным человеком, скорбевшим по Роберту, была она.
Воскресни он вдруг сейчас, он бы ее не узнал. Эта мысль часто мелькала у нее в голове. Смерть Роберта состарила королеву и окутала покровом меланхолии. Ею владели противоречивые чувства: экстатическая радость победы над испанцами и безутешное горе от невосполнимой утраты. Это подрывало силы. Улыбка стала не более чем маской, которую Елизавете приходилось надевать на публике.
В ноябре, когда горечь потери все еще была слишком острой, Елизавета отправилась на благодарственную службу в собор Святого Павла. Таких внушительных побед англичане не одерживали со времен битвы при Азенкуре. Королева поехала туда на колеснице под балдахином, запряженной двумя белыми лошадьми. Из трех тысяч платьев, имевшихся в гардеробе, она надела самое красивое – из белого атласа, расшитого золотом. Такой впечатляющей процессии Лондон не видел со дня ее коронации. (Неужели она уже целых тридцать лет у власти?) Люди толпились за синими матерчатыми ограждениями. Стоявшие сзади вытягивали шеи, чтобы увидеть неповторимое зрелище.
– Да хранит Господь ваше величество! – радостно выкрикивали ее подданные.
Елизавета поклонилась народу:
– Возможно, у вас будут правители, которые превзойдут меня своим величием. Но никогда ни один правитель не будет любить вас сильнее, чем я! – выкрикнула она в ответ звонким голосом.
Эта процессия позволила на время забыть о Роберте.
«Отец гордился бы мной», – думала Елизавета, проезжая по празднично украшенным улицам.
Поэты декламировали баллады и мадригалы, сочиненные в ее честь. Красочные живописные щиты повествовали о славных годах ее правления. Наверное, сейчас Анна Болейн радовалась за нее, глядя с небес. Ее дочь, оставленная почти на произвол судьбы, стала великой королевой!
Колесница подъехала к западному входу собора. Выйдя, королева опустилась на колени и поблагодарила Бога. Тысячи пар глаз были устремлены на нее. Раздались звуки гимна «Радостно воспоем», сочиненного Уильямом Бердом – музыкантом королевской часовни. Под эту торжественную музыку Елизавета вступила в громадный зал собора, увешанный трофейными испанскими знаменами. После проповеди она прочла молитву, составленную ею, после чего обратилась к прихожанам. Елизавета призвала их присоединиться к ней и вознести благодарность Господу за чудесное избавление Англии от врагов. Эти слова были встречены лавиной приветственных возгласов. Люди произносили здравицы в ее честь. Голоса, исполненные любви, желали ей долгих лет жизни и правления на радость подданным и на горе врагам. Елизавета едва сдерживала слезы, которые теперь всегда были слишком близко. Если бы Роберт хоть на мгновение мог оказаться рядом с ней и увидеть эти минуты триумфа…
Слава Елизаветы распространялась вдаль и вширь. Она была королевой-девственницей, Елизаветой-победительницей, священной королевой, земным воплощением богини. Ею восхищались правители, философы и поэты. К неподдельному удивлению Елизаветы, о ней с похвалой отзывались даже султан Оттоманской империи и сам папа римский! Подданные говорили, что никогда в мире не было такой мудрой правительницы, как королева Елизавета. Воистину сам Бог поставил ее править Англией и сделал заботливой матерью ее народа. Победа над испанцами была несомненным проявлением Божьей воли. Господь оберегал англичан и в тяжелый час «явил свою мышцу», отбив у врагов охоту вторгаться в Англию. Угрозы со стороны других стран прекратились. Англиканская церковь занимала прочную позицию. Английские католики прекратили плести заговоры. Те же, кому было невыносимо жить в протестантской стране, покидали Англию. Вне зависимости от веры англичане были счастливы и довольны своей судьбой. Брачная игра Елизаветы давно окончилась, и она ни за что бы не согласилась на повторение чего-либо подобного. Зато теперь могла целиком посвятить себя главному – заботам об Англии. Елизавета знала: когда-нибудь потомки нынешних англичан оглянутся назад и с гордостью назовут годы ее правления золотым веком.
Наконец-то фрейлины уговорили ее лечь в постель. До этого она упрямо лежала на подушках, надеясь отогнать смерть. Ей было уже шестьдесят девять, и она знала: приближается время встречи с Создателем, которому придется давать отчет о прожитой жизни.
Высшего суда она не боялась. Она правила очень долго – целых сорок пять лет – и всегда старалась быть хорошей королевой. Судьба дала ей прекрасных советников, полководцев и мореплавателей. Но все они покинули этот мир раньше ее. Бёрли, Уолсингем, Хаттон, Дрейк… и, конечно же, Робин. Вот уже пятнадцать лет, как она не заглядывала в его прекрасные глаза. Пришло новое поколение. Везде тон задавали люди намного моложе ее. Она понимала: им надоело жить под властью дряхлеющей королевы, которая ненавидела перемены и новые порядки. Они ждали прихода на английский престол ее преемника. Она еще официально не назвала его имени, но все и так знали, что им станет шотландский король Яков. Если она о чем-то не говорила вслух, это не значит, что она этого не видела. Она знала: Роберт Сесил – ее главный советник, сменивший на этом посту своего отца, лорда Бёрли, годами готовил почву для спокойного, бескровного воцарения Якова на английском престоле. Наверняка в королевских конюшнях уже держат наготове оседланную лошадь. Вот-вот гонец прыгнет в седло и помчится в Эдинбург с вестью о ее кончине. Придворные снимут у нее с пальца коронационное кольцо, дабы предъявить Якову в качестве доказательства ее кончины.