– Я немедленно возвращаюсь в Лондон, – сказала Елизавета. – Отмени развлечения. Музыканты пусть отправляются по домам. И скажи французскому послу: пусть сегодня же возвращается в Париж. Я больше не желаю и слышать о браке.
Когда весть о Варфоломеевской ночи, как ее теперь называли, распространилась по Англии, в ответ поднялась волна ненависти против короля Карла, Екатерины Медичи и всех католиков. Елизавета тоже гневно клеймила католических злодеев, но это было все, что она могла сделать.
– Я не решаюсь призывать к отмщению за убитых гугенотов, – виновато говорила она на заседании Тайного совета. – Нам нужен союз с Францией. Я иду против своих принципов, веры, человеческого сострадания, но я не в силах ничего предпринять. Из политических соображений я вынуждена лицемерить. Подскажите, чем я могу облегчить мою взбаламученную совесть?
– Я бы посоветовал вашему величеству начать тайную отправку оружия тем протестантам, что остались во Франции, – сказал Бёрли.
– Да, я это сделаю, – согласилась Елизавета, стараясь не заплакать. – Клянусь перед Богом: я сделаю все, что в моих силах, чтобы их защитить. Зачастую дипломатия бывает действеннее, чем отправка армии. Но я была бы рада оказать им более ощутимую помощь.
Елизавета находилась в Оксфорде, когда Фенелон попросил об аудиенции. Он хотел изложить королеве официальное объяснение происшествия, имевшего место у него на родине. И он еще имел наглость называть кровавую резню «происшествием»! Королева промариновала его целых три дня, после чего приняла в зале с плотно задернутыми черными шторами. Черный цвет доминировал во всем: в убранстве стен, мебели и одежде придворных. Все это соответствовало обстановке глубокого траура. Присутствующие молчали, отчего казалось, будто французский посол только что пересек реку Стикс и попал в мир мертвых. Его окружали каменные лица. Он приблизился к Елизавете, чтобы поцеловать ее руку. Лицо королевы было бледным и мрачным.
– Сегодня, ваше превосходительство, я не могу сказать вам «добро пожаловать», ибо эти слова были бы неуместны, – холодно произнесла Елизавета, позаботившись, чтобы ее слышали все присутствующие. – Я надеюсь, король Карл сделает все, дабы восстановить в глазах мира свое доброе имя.
– Ваше величество, – затараторил посол. – Мой король раскрыл протестантский заговор против себя и своей семьи. Он был вынужден действовать быстро, иначе его могли убить. Уверяю вас, его величество не отдавал приказа убивать гугенотов.
«То, что не он, ты правду сказал, – подумала Елизавета. – Это затея его мамаши. А остальное – вранье. Не было никакого заговора, и не пытайся меня одурачить».
– Эта провокация не оправдывает волну насилия, захлестнувшую Париж и другие ваши города, – сурово сказала Елизавета. – Я плакала, читая отчеты о парижской бойне. И все добрые христиане не могли без слез слышать об этих ужасах. Но поскольку его величество – король и порядочный человек, я вынуждена принять объяснения вашего государя.
– Ваше величество, невозможно сказать лучше и точнее, чем сейчас сказали вы, – поклонился Фенелон. – Для его величества нет ничего важнее союза с Англией.
– Это меня успокаивает, – сказала Елизавета чуть менее суровым тоном. – Надеюсь, в грядущие недели ваш король сделает все, что в его силах, дабы устранить последствия этого чудовищного кровопролития. Хотя бы ради восстановления своей репутации, замаранной в глазах мира.
– Ваше величество, у меня есть все основания в это верить, – заявил Фенелон, зная, что король Карл и палец о палец не ударит. – А сейчас позвольте перейти к более приятной теме, то есть к вашему браку с…
– Я не желаю обсуждать мой брак сейчас, когда я безмерно скорблю по невинно убиенным гугенотам, – резко возразила Елизавета.
– Ваше величество, герцог Алансонский не принимал участия в этой резне. Он высказывался против убийства гугенотов.
– Я очень признательна вам за это уточнение. А сейчас, господин посол, не смею вас задерживать.
Фенелону не оставалось иного, как только откланяться и уйти. При возросшей испанской угрозе Франция тоже была заинтересована в союзе с Англией. Бог свидетель, Фенелон так усердно готовил почву для брака Елизаветы и Алансона. Но сейчас наступили внезапные заморозки, и понадобится время, прежде чем Елизавета достаточно оттает и можно будет возобновлять переговоры.
Слухи про отношения королевы и графа Лестера никогда не исчезали совсем. Придворные и слуги продолжали шептаться, что они тайно поженились, родили детей или бесстыдно сожительствовали. Тайный совет с пугающей регулярностью получал отчеты о подобных слухах, выискивал распространителей и наказывал все более суровым образом. Кого-то приговаривали к позорному столбу, иных отправляли в тюрьму, а наиболее злостным сплетникам даже отрезали уши.
Роберт часто жалел, что в этих слухах нет ни капли правды. Ему стукнуло сорок, а у него по-прежнему не было семьи. Не было детей, которые унаследовали бы его обширные владения и богатства. Что же касается сожительства – Роберт глубоко вздыхал, читая эту клевету, – он уже не помнил, сколько лет назад последний раз лежал с Елизаветой в одной постели. Ну не дурак ли он, что за все эти годы так и не удосужился хотя бы завести себе любовницу? Роберт бы так и сделал, если бы не сознание, что он предает Елизавету.
По правде говоря, он продолжал ее любить. И в глубине души до сих пор верил, что Елизавета все-таки уступит и станет его женой. Хотя постепенно свыкался с мыслью, что этого никогда не произойдет. Но пока оставалась надежда, мог жить и ждать, скрывая досаду и подавленность за фасадом своего такого, казалось бы, завидного положения.
И все же Роберт никак не мог понять, почему Елизавета отказывается выходить за него замуж. Ее страхи представлялись ему пустяками; правильнее сказать, отговорками. Если когда-то она позволила Сеймуру сокрушить ее «крепостные стены», почему не хочет доставить Роберту такое же удовольствие? Это принесло бы радость им обоим, в чем он был абсолютно уверен. Между ними существовали глубокие, нерасторжимые узы любви, верности и преданности. Во многом они с Елизаветой и так походили на супружескую пару, давно живущую в браке: учитывали интересы друг друга, терпели слабости друг друга, хотя Роберт в этом отношении был вынужден проявлять куда больше терпимости. Сходились в своих симпатиях и антипатиях. Как настоящие муж и жена, проявляли взаимную заботу и поддержку.
Но Елизавете этого было мало! Она до сих пор морочила голову Хаттону, открыто флиртуя с этим стряпчим. Если верить Хаттону, Елизавета говорила, что любит его больше, чем кого-либо. Поговаривали даже, что Хаттон получает от нее наслаждения, в которых королева тринадцать лет подряд отказывала Роберту. Как минимум, она позволяла стряпчему те же вольности, которые позволяла когда-то ему. Роберт не желал в это верить. Какое гнусное, невыносимое вранье!
Однако флирт не мешал Елизавете постоянно держать Роберта у себя под боком. Он находился рядом с ее троном во время приемов. Он присутствовал на ее трапезах, либо стоя возле стола, либо, когда они были одни, сидя за столом. Днем королеву почти всегда видели вместе с Робертом. Она не скрывала своих симпатий к нему. Даже флирт с Хаттоном происходил, к великому неудовольствию Роберта, в основном у него на глазах. Возможно, Елизавета делала это назло, чтобы пробудить ревность.