— Может быть, они хотят и меня убить, Сесар.
Пальцы антиквара стиснули мундштук из слоновой кости.
— Пока я жив, этого не случится. — Сквозь его обычную сдержанность и достоинство на миг вдруг проглянуло выражение агрессивной решимости, голос прозвучал неожиданно резко и высоко, как голос женщины. — Я могу быть самым большим трусом на свете, дорогая, и даже больше того, но тебе никто не причинит вреда, пока в моих силах предотвратить это.
Хулии только оставалось растроганно улыбнуться в ответ.
— Что мы можем сделать? — спросила она, помолчав.
Сесар, наклонив голову, задумался.
— Пожалуй, пока рано предпринимать что бы то ни было, — проговорил он после недолгого размышления. — Мы ведь еще не знаем, что все-таки было причиной смерти Альваро.
— А документы?
— Я уверен, что кто-то где-то даст ответ на этот вопрос. А суть его, полагаю, вот в чем: повинен ли тот, кто прислал тебе документы, в гибели Альваро или одно не имеет никакого отношения к другому…
— А если подтвердится самое худшее?
Сесар ответил не сразу:
— В таком случае я усматриваю только две возможности. Две классические возможности, принцесса: удрать или продолжать идти вперед. Если взглянуть на это как на дилемму, полагаю, я проголосовал бы за первое; но это, в общем-то, не так уж и важно. Знаешь, я, если хорошенько постараться, могу быть законченным трусом.
Хулия, заложив руки за голову под волосами, размышляла, глядя в светлые глаза антиквара.
— И ты правда мог бы удрать вот так, не узнав, что происходит?
— Правда мог бы. Ты же знаешь: любопытство сгубило кошку.
— Но ведь ты учил меня совсем другому, когда я была маленькой, помнишь?.. «Никогда не выходи из комнаты, не осмотрев всех ящиков».
— Да, но тогда никто не поскальзывался в ваннах.
— Ты просто лицемер. В глубине души тебе до смерти хочется узнать, что происходит.
Антиквар укоризненно сдвинул брови.
— Говорить о моей смерти, дорогая, — это, при сложившихся обстоятельствах, весьма дурной тон… Как раз смерть меньше всего привлекает меня — в особенности теперь, когда я почти старик, а меня окружают восхитительные юные создания, помогающие мне переносить бремя преклонного возраста. И твоей смерти я тоже не желаю.
— А если я решу идти дальше, пока не узнаю, что там за тайны вокруг этой картины?
Сесар скривил губы и сделал такие глаза, как будто он даже и не задумывался над подобным вариантом.
— Чего ради тебе это делать? Приведи мне хоть один серьезный довод.
— Ради Альваро.
— В моих глазах это не довод. На момент, когда все это случилось, Альваро уже не играл для тебя такой роли, как прежде; я достаточно знаю тебя, чтобы быть уверенным в этом… А кроме того, как ты мне говорила, он в этом деле вел не слишком-то чистую игру.
— Тогда ради меня самой. — Хулия с вызовом скрестила руки на груди. — В конце концов, речь идет о моей картине.
— А я-то считал, что ты напугана! Ты же сама говорила об этом.
— Я и правда напугана. Прямо до медвежьей болезни.
— Понимаю. — Сесар оперся подбородком на сплетенные пальцы, на одном из которых переливался топаз. — Фактически, — продолжил он после нескольких секунд размышления, — речь идет о поисках сокровища. Ведь именно это ты хочешь сказать?.. Как в стародавние времена, когда ты была всего лишь упрямой девчонкой.
— Как в стародавние времена.
— Какой ужас. Ты и я, мы с тобой?
— Ты и я, мы с тобой.
— Но ты забыла о Муньосе. Мы ведь записали его в нашу команду.
— Ты прав. Конечно же: ты, я и Муньос.
Сесар усмехнулся. В глазах его заиграли веселые искорки.
— Тогда придется научить его пиратской песне. Не думаю, чтобы он знал ее.
— Это уж точно.
— Мы с тобой просто сошли с ума, девочка. — Теперь антиквар смотрел на нее серьезно и пристально. — Ты хоть отдаешь себе отчет?
— Ну и что?
— Это не игра, дорогая… На сей раз это не игра.
Хулия ответила ему невозмутимым взглядом. Она действительно была очень хороша — с этим блеском решимости в темных глазах, отражавшимся и во взгляде ее зеркального двойника.
— Ну и что? — тихо повторила она.
Сесар снисходительно покачал головой. Затем поднялся, и водопад разноцветных светящихся ромбов, скользнув по его спине, расплескался на полу у ног Хулии. Пройдя в глубь зала, где стоял его письменный стол, антиквар приподнял висевший на стене старый, не особенно ценный ковер — плохую копию «Дамы с единорогом» — и несколько минут рылся в скрытом под ним, вмонтированном в стену сейфе. Потом вернулся к Хулии с небольшим свертком в руках.
— Возьми, принцесса, это тебе. Маленький подарок.
— Подарок?
— Да. Не обязательно же ждать твоего дня рождения.
Удивленная Хулия приняла сверток и, ощущая его необычную для таких скромных размеров тяжесть, развернула полиэтиленовую пленку, затем кусок промасленной ткани. В руках у нее оказался маленький пистолет — хромированный, с перламутровыми накладками на рукоятке.
— Это «дерринджер» — очень старый, поэтому тебе не придется брать лицензию на ношение оружия, — пояснил антиквар. — Но работает, как новенький, и вполне готов к стрельбе пулями сорок пятого калибра. Видишь, он совсем плоский, так что можешь носить его прямо в кармане… Если в ближайшие дни кто-нибудь подойдет к тебе или начнет бродить вокруг твоего дома, — он взглянул на девушку пристально, без малейшей искорки юмора в усталых глазах, — ты уж сделай мне такое одолжение, достань эту игрушку и продырявь ему голову. Помнишь? Как будто перед тобой сам капитан Крюк.
По возвращении домой в течение получаса Хулии пришлось ответить на три телефонных звонка. Первой позвонила Менчу, встревоженная прочитанной в газетах новостью. По ее словам, во всех сообщениях говорилось только о несчастном случае. Хулии стало ясно, что сам факт смерти Альваро меньше всего волнует приятельницу: ее беспокоило лишь, не возникнут ли из-за этого какие-либо осложнения, могущие повлиять на договоренность с Бельмонте.
Второй звонок оказался для Хулии полной неожиданностью: Пако Монтегрифо приглашал ее поужинать вместе и поговорить о делах. Хулия согласилась, и они договорились встретиться в девять в ресторане «Сабатини». Положив трубку, девушка некоторое время сидела задумавшись, пытаясь найти объяснение этому внезапному проявлению интереса к ее особе. Если дело касалось ван Гюйса, то аукционисту следовало бы переговорить с Менчу или, по крайней мере, пригласить их обеих.
Хулия так и сказала ему во время разговора, однако Монтегрифо ясно дал ей понять, что речь пойдет о чем-то, касающемся только ее и его.