Book.

— Одного я не понимаю, — заметила Хулия, глядя на доску через его плечо. — Зачем они оставили баллончик на капоте? Ведь там мы не могли не заметить его… Разве что этому человеку пришлось поспешно ретироваться.

— Возможно, это было просто предупреждение, — предположил Сесар, сидевший в своем любимом кожаном кресле у витража в свинцовом переплете. — Предупреждение, надо сказать, весьма дурного тона.

— А ей пришлось здорово потрудиться, правда? Подготовить баллончик, спустить шину, снова накачать ее… Не считая того, что кто-нибудь мог заметить ее, когда она все это проделывала. — Хулия перечисляла, загибая пальцы, с недоверчивой улыбкой. — Вообще все это выглядит довольно смешно. — И в этот момент ее улыбка сменилась выражением удивления: — Вы слышите?.. Я уже дошла до того, что говорю о нашем невидимом сопернике в женском роде… Эта таинственная дама в плаще не выходит у меня из головы.

— Возможно, мы уж слишком далеко заходим в своих предположениях, — заметил Сесар. — Подумай-ка сама: сегодня по Растро вполне могли бродить десятки блондинок в плащах. И некоторые из них, наверное, были еще и в темных очках… Но насчет пустого баллончика ты права. Оставить его там, на капоте, на виду у всех… Полный гротеск.

— Может быть, и не совсем так, — произнес в этот момент Муньос, и оба, прервав свой разговор, уставились на него. Шахматист сидел на табурете у низенького столика, на котором была разложена его доска. Он снял плащ и пиджак и остался в рубашке: мятой, купленной явно в дешевом магазине готовой одежды; слишком длинные рукава были заложены и зашиты над локтями широкими поперечными складками. Он вставил свою короткую реплику, не отводя глаз от доски, не оторвав от колен лежавших на них ладоней. И Хулия, сидевшая рядом, заметила, что уголок его рта почти неуловимо изогнулся, придавая лицу столь хорошо знакомое ей выражение — то ли молчаливого размышления, то ли неопределенной улыбки. И она поняла, что Муньосу удалось расшифровать новый ход.

Шахматист вытянул палец по направлению к пешке, стоящей на а7, но так и не коснулся ее.

— Черная пешка, которая была на а7, берет белую ладью на b6… — сказал он, показывая собеседникам ситуацию на доске. — Это наш соперник указал в своей карточке.

— И что это значит? — спросила Хулия. Муньос помедлил несколько секунд, прежде чем ответить:

— Это значит, что он отказывается от другого хода, которого мы до некоторой степени опасались. Я имею в виду, что он не собирается брать белую королеву на e1 черной ладьей, которая стоит на c1… Этот ход неизбежно привел бы к размену ферзей… королев. — Он поднял глаза от фигур на Хулию. — Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Хулия вытаращила глаза.

— То есть он не собирается есть меня?

Шахматист неопределенно пожал плечами.

— Можно истолковать и таким образом. — Он задумался, глядя на белую королеву. — В таком случае, похоже, он хочет нам сказать: «Я могу убить, но сделаю это тогда, когда захочу».

— Как кошка, играющая с мышью, — пробормотал Сесар, обрушивая кулак на ручку кресла. — Мерзавец!

— Или мерзавка, — вставила Хулия. Антиквар недоверчиво пощелкал языком.

— Вовсе необязательно, что эта женщина в плаще, если это именно она была в том переулке, действует сама по себе. Она может быть чьей-нибудь сообщницей.

— Да, но чьей?

— Хотел бы я знать это, дорогая.

— В любом случае, — заметил Муньос, — если вы ненадолго отвлечетесь от дамы в плаще и повнимательнее посмотрите на карточку, вы сможете сделать еще один вывод относительно личности нашего противника… — Он поочередно взглянул на обоих и, пожав плечами, кивком указал на доску, словно желая сказать, что считает пустой тратой времени поиски ответов вне шахматной сферы. — Мы уже знаем, что он склонен к разным вывертам, но оказывается, что он (или она) — личность еще и весьма самонадеянная… С большим самомнением. В общем-то, он пытается подшутить над нами… — Он снова кивнул на доску, приглашая собеседников повнимательнее присмотреться к расположению фигур. — Вот, взгляните… Выражаясь практически, с чисто шахматной точки зрения, взятие белой королевы — ход плохой… Белым не осталось бы ничего иного, кроме как согласиться на размен ферзей и съесть черную королеву белой ладьей, стоящей на b2, а это поставило бы черных в весьма тяжелое положение. С этого момента единственным выходом для них было бы двинуть черную ладью с e1 на е4, создавая угрозу белому королю… Но он защитился бы простым ходом своей пешки с d2 на d4. После этого, когда черный король оказался бы окруженным вражескими фигурами и помощи ждать ему было бы неоткуда, все неизбежно окончилось бы шахом и матом. И проигрышем черных.

— Значит, — помолчав, заговорила Хулия, — вся эта история с баллоном на капоте и угроза белой королеве — это просто так, мыльный пузырь?

— Это меня абсолютно не удивило бы.

— Почему?

— Потому что наш враг выбрал тот ход, который я сам сделал бы на его месте: съесть белую ладью на b6 пешкой, стоявшей на а7. Это уменьшает давление белых на черного короля, который находится в очень трудном положении. — Он с восхищением покачал головой. — Я уже говорил вам, мы имеем дело с классным шахматистом.

— А теперь что? — спросил Сесар. Муньос провел рукой по лбу и погрузился в размышления.

— Теперь у нас есть две возможности… Вероятно, нам следовало бы съесть черную королеву, но это может вынудить нашего противника к аналогичному ответному ходу, — он взглянул на Хулию, — а мне этого совсем не хочется. Давайте не будем заставлять его делать то, чего он пока не сделал… — Он снова покивал головой, как будто находя подтверждение своим мыслям в белых и черных клетках. — Самое любопытное в этом деле то, что он уверен, что мы будем рассуждать именно так. Но это достаточно сложно, потому что я вижу ходы, которые он делает и посылает нам, а он может только догадываться о моих… К тому же он еще и направляет их. Ведь, по сути, до сих пор мы все время делаем лишь то, что он заставляет нас делать.

— У нас есть возможность выбора? — спросила Хулия.

— Пока нет. А что будет дальше — посмотрим.

— Каков же будет наш следующий ход?

— Слоном. Мы двинем его с f1 на d3 и этим поставим под угрозу его ферзя.

— А как поступит он… или она?

Муньос долго не отвечал. Он сидел неподвижно, уставившись взглядом в доску, и как будто вовсе не слышал вопроса.

— В шахматах, — наконец произнес он, — предвидение тоже имеет свои пределы… Лучший из возможных или вероятных ходов тот, который ставит противника в наиболее невыгодное положение. Поэтому для того чтобы рассчитать целесообразность очередного хода, нужно просто представить себе, что вы его сделали, и дальше остается проанализировать партию с точки зрения противника. То есть думать своей собственной головой, но поставив себя на его место. С этой позиции вы предугадываете возможный ход и тут же превращаетесь в противника своего противника. То есть опять становитесь самим собой. И так все время, до бесконечности, насколько вам позволяют ваши способности… В общем, я хочу сказать, что знаю, до какого уровня дошел я сам, но не знаю, до какого уровня дошел он.