В довершение всего она даже почистила большую позолоченную птичью клетку, в которую, как он надеялся, Исаак никогда не вернется. И сейчас пришло время выставить ее на продажу в Интернет, чтобы наконец избавиться от всех следов пребывания в его квартире маленького бандита. Пусть все и начиналось очень многообещающе. Сначала ведь он даже подумал, что нашел себе нового товарища, который будет ему столь же дорог, как и малыш Эгон, его любимая золотая рыбка, в те времена, когда она была с ним.
Сказано – сделано. Бекстрём включил свой компьютер и выложил в Сеть последнее жилище Исаака. Оно стояло перед окном в его гостиной слишком долго, и каждый раз, смотря на него, он вспоминал одно из главных переживаний всей своей взрослой жизни. Значительно худшее, чем в тот раз, когда ему пришлось отстаивать свое право на существование в борьбе с парочкой самых опасных негодяев в шведской криминальной истории.
«Итак, с чертовой клеткой, будем надеяться, покончено», – подумал Бекстрём и, на всякий случай, впечатав чисто бесплатное предложение в свое объявление о продаже, выключил компьютер и погрузился в мрачные мысли.
А ведь все начиналось столь многообещающе… Он сделал большой глоток из своего стакана.
Когда он начал дрессировать Исаака, тот казался еще более легко обучаемым, чем расписывал ему продавец в зоомагазине. Кроме того, обладал очень хорошими голосовыми данными, и издаваемые им звуки как ножом разрезали тишину. Даже глухой услышал бы все сказанное им. И уже за первую неделю он научился говорить «Бекстрём» и «суперполицейский», а потом пришло время для более серьезных вещей.
Обладая приличными педагогическими навыками, абсолютно необходимыми, чтобы занимать лидирующее положение в полиции, Бекстрём решил пойти дальше и начал с наиболее простых слов вроде «педик» и «лесбиянка», собираясь впоследствии перейти к решающей стадии в виде тех же терминов, но в самых разнообразных и более вульгарных вариантах. К сожалению, именно тогда он потерпел фиаско, и оказалось, что Исаак все неправильно понял. И, как ни прискорбно, произошло это, когда Утка Карлссон нежданно-негаданно заявилась к Бекстрёму. Он просто увидел ее в глазок у своей двери, среагировав на звонок, а поскольку ему пришло в голову, что речь идет о сложном служебном деле, имел глупость открыть.
– Surprise, surprise, Бекстрём, – Анника Карлссон улыбнулась хозяину, явно не слишком обрадованному незваной гостье. – Не против, если мы выпьем пивка вместе?
Бекстрём довольствовался лишь кивком, поскольку у него и мысли не возникло попытаться закрыть дверь перед ее носом и в худшем случае попасть в реанимацию даже без того крошечного шанса на выживание, который обычно имелся у всех, оказывавшихся там.
– Приятно видеть тебя, Анника, – сказал он с натянутой улыбкой и, подумав, что у него в принципе нет выбора, впустил ее и отправился на кухню за стаканами. Он также прихватил с собой несколько бутылок холодного чешского пива и, на всякий случай, литр русской водки, а когда вернулся в гостиную, Утка уже засунула руку в клетку и чесала Исааку шею.
«Пожалуй, все обойдется», – подумал Бекстрём, который получил клювом по указательному пальцу при попытке проделать то же самое. Но в этот раз Исаак лишь ворковал довольно, склонив голову набок.
– Боже, какой он милый, – сказала Утка. – Как его зовут?
– Исаак, – ответил Бекстрём, не объясняя почему, поскольку любой, у кого имелись глаза, сразу мог это увидеть.
– Боже, какое милое имя. С чего вдруг ты назвал его так?
– В честь старого приятеля, мы ходили в одну школу, когда я был мальчишкой, – солгал Бекстрём.
«Утка не только без мозгов в голове, – подумал он. – Она еще и слепая к тому же».
– Он из тех, которые умеют говорить, верно? – спросила Анника Карлссон одновременно с тем, как села совсем рядом с ним на диван, вытянула свою коричневую от загара правую руку и поиграла мышцами, попивая пиво.
– Да, все так, он болтает непрерывно обо всем, что происходит между небом и землей, – подтвердил Бекстрём, стараясь незаметно отодвинуться подальше от нее.
«Интересно, она не обидится, если я пересяду в кресло», – подумал он.
– Пусть он тогда скажет что-нибудь, – попросила Утка.
– Сейчас, – пообещал Бекстрём. – Умная птичка, умная птичка, – протараторил он, поскольку продавец в магазине специально заострил его внимание на том, что хорошо дрессированному попугаю необходимы разные направляющие слова, чтобы говорить правильные вещи в правильном месте, а не просто болтать все подряд.
И теперь Исаак должен был сказать «Бекстрём – суперполицейский», как он пунктуально делал каждый раз в течение последней недели. Но не сейчас. Внезапно оказалось, что это больше не работает. Исаак наклонил голову набок, а потом принялся вскрывать скорлупу земляного ореха, который нашел среди прочих остатков на полу клетки.
– Он, похоже, не из болтливых. Его больше интересует жратва – какой хозяин, такой и попугай, – констатировала Анника Карлссон, от души отхлебнув пива из своего бокала и с силой сжав колено Бекстрёма свободной левой рукой. При этом она измерила его взглядом, и сейчас ее глаза стали еще более узкими, чем когда он впустил ее к себе в жилище, которое до того момента считал своей крепостью.
«И что, черт возьми, мне делать? Неужели трудно было сказать «Бекстрём – суперполицейский», – подумал Бекстрём, и в то самое мгновение Исаак наконец взял слово.
– Бекстрём – педик, Бекстрём – педик, – выдал он, и Утка одарила Бекстрёма многозначительным взглядом.
– Ничего себе, – сказала она и, поставив бокал пива на придиванный столик, села верхом на ноги Бекстрёма, одновременно стащив через голову свой черный свитер.
– Крючконосый врет, – запротестовал Бекстрём, но было слишком поздно, поскольку Утка уже полным ходом разбиралась с пуговицами на его дорогой льняной рубашке.
– Сейчас у тебя есть шанс доказать обратное, – констатировала она, расстегивая ремень его брюк.
– Мне следовало закрыть дверь перед ней, когда она стояла там, – проворчал Бекстрём, сидя на том же диване месяц спустя, и ему пришлось сделать пару больших глотков из своего стакана, чтобы страшные воспоминания хоть немного отпустили его. – Ужасная женщина, ее надо лечить в принудительном порядке, абсолютно без комплексов, и при мысли о том, что случилось, месяц реанимации показался бы мне чистым отпуском.
Сексуальное злоупотребление в самой грубой форме, подумал Бекстрём, стоя в ванной и чистя зубы месяц и еще пару часов спустя. Кошмарное преступление, о котором он не мог вспоминать без содрогания и нескольких дополнительных рюмок водки, чтобы притупить душевную боль, прежде чем рана заживет. Кроме того, наверняка спланированное заранее, поскольку многое указывало на это. Наручники, например, она ведь, без сомнения, специально принесла с собой, и если есть справедливость на земле, коллеге Утке Карлссон предстояло в конечном итоге оказаться в отделении сексуальных преступников тюрьмы Нортелье в компании с бывшим ректором полицейской академии. Неужели нельзя трахаться как все нормальные люди, вздохнул Бекстрём, когда после трудного дня принял соответствующее положение, чтобы оказаться в объятиях Морфея и вновь обрести нечто похожее на то величавое спокойствие, которое в обычном случае помогало ему справляться со всеми тяготами жизни.