Но куда больше заинтересовало его другое: будучи обнаруженным, он заметил на лице Аделы де Отеро выражение, не виденное им никогда ранее. Это не было ни удивление, ни гнев, вполне обоснованные в минуту, когда человек внезапно обнаруживает, что за ним бессовестно и открыто следят. Чувство, прочитанное маэстро на ее лице, было темным, тревожным и странным до такой степени, что он даже не сразу поверил своей интуиции: на какую-то долю секунды в глазах Аделы де Отеро мелькнул ужас.
Дон Хайме внезапно проснулся среди ночи, охваченный тревогой. Он лежал весь в поту: только что ему приснился кошмарный сон, и хотя глаза его были открыты и напряженно вглядывались в темноту, кошмар по-прежнему стоял перед ним. Картонная кукла плыла лицом вниз, как утопленница. Ее волосы запутались в жирных стеблях кувшинок, покрывающих неподвижную поверхность стоячей зеленоватой воды. Дон Хайме наклонился к кукле и, взяв ее в руки, перевернул лицом к себе. Стеклянные кукольные глаза были вырваны из глазных впадин, и, неизвестно почему, темные пустые отверстия внушили маэстро неописуемый ужас.
Он несколько часов неподвижно просидел на кровати, не в силах сбросить с себя гнетущее впечатление сна, пока сквозь закрытые ставни не проник первый луч нарождающегося дня.
* * *
В последние дни Луис де Аяла выглядел обеспокоенным. Он с трудом сосредоточивался на поединке, словно его мысли были где-то очень далеко от фехтования.
— Вы уколоты, ваша светлость.
Маркиз сокрушенно покачал головой.
— Что-то я не в форме, маэстро.
Его обычная жизнерадостность сменилась необъяснимым унынием. Он то и дело задумывался, уйдя в себя, и не острил, как обычно. Поначалу дон Хайме объяснял его рассеянность пристальным интересом, с которым маркиз следил за накалившейся до предела политической ситуацией. Прим таинственным образом исчез из Виши. Двор безмятежно отдыхал на Севере, но политики и представители закона по-прежнему оставались в Мадриде, словно чего-то напряженно ожидая. Сомнений не было: задули ветры, не сулившие монархии ничего хорошего. Как-то раз на исходе августа, когда дон Хайме, как обычно, пришел к Луису де Аяле, тот неожиданно отказался от занятия.
— Я сегодня не в духе, дон Хайме. Не стоит браться за рапиру в такой день.
Вместо фехтования он предложил маэстро прогуляться по саду. Они медленно брели в тени старых ракит по аллее, посыпанной гравием; в конце ее, в маленьком фонтане с каменным ангелочком, тихонько журчала вода. В некотором отдалении от них работал садовник. На ухоженных клумбах под раскаленным полуденным солнцем печально никли цветы.
Некоторое время они прогуливались, обмениваясь банальными фразами. Когда они не спеша дошли до чугунной беседки, маркиз внезапно обернулся к маэстро. Произнесенные им слова странно контрастировали с его невозмутимым видом.
— Простите за нескромность, маэстро… Позвольте узнать, при каких обстоятельствах вы познакомились с сеньорой Отеро?
Дон Хайме опешил: имя этой дамы Луис де Аяла произнес в его присутствии впервые, если не считать того дня, когда маэстро представил их друг другу. Однако он как ни в чем не бывало вкратце рассказал ему об их знакомстве. Маркиз слушал молча, время от времени кивая головой. Казалось, он был чем-то обеспокоен. Затем он спросил, знает ли дон Хайме кого-нибудь из ее знакомых, друзей или родственников, но маэстро лишь повторил ему то, что уже рассказывал несколько недель назад: она жила одна и была отличной фехтовальщицей, — вот и все, что он знал. На мгновение он заколебался, не рассказать ли маркизу о странной встрече возле площади Майор, но решил воздержаться. Он не был предателем, а, судя по ее поведению, встреча с незнакомцем была строжайшим секретом.
Интересовало маркиза и кое-что другое: не произносила ли Адела де Отеро его имени когда-либо раньше, еще до того, как он появился в доме дона Хайме? Не изъявляла ли она желания познакомиться с ним? Немного поколебавшись, маэстро признался, что все было именно так, и вкратце пересказал разговор, который состоялся между ними в экипаже той ночью, когда он провожал ее домой.
— Она знала, что вы замечательный фехтовальщик, и очень просила познакомить ее с вами, — признался он, догадываясь, что любопытство маркиза отнюдь не случайно. Маэстро ничем не выказывал волнения и не требовал никаких пояснений.
Внезапно на лице Луиса де Аялы появилась мефистофельская усмешка.
— Должно быть, мои слова кажутся вам забавными, — заметил дон Хайме довольно сухо. В поведении маркиза ему почудился тонкий намек на комичную роль сводника, которую он, маэстро, волей-неволей сыграл в их знакомстве.
Маркиз словно угадал его мысли:
— Не поймите меня превратно, дон Хайме. — Его голос звучал искренне и серьезно. — Вам трудно представить, насколько эта история меня волнует. Своим рассказом, — добавил он, улыбнувшись, словно в голову ему пришла какая-то забавная мысль, — вы подтвердили кое-какие догадки, которые не давали мне покоя все последние дни. Наша юная знакомая действительно великолепная фехтовальщица. Посмотрим теперь, что она предпримет, чтобы завершить столь блестяще начатое дело.
— Простите, ваша светлость, я вас не совсем понимаю…
Маркиз жестом попросил его набраться терпения.
— Спокойствие, дон Хайме. Всему свое время. Обещаю рассказать вам все, но только… чуть позже. Сперва я должен решить одну маленькую головоломку.
Дон Хайме растерянно смолк. Не связано ли все это с таинственным разговором, свидетелем которого он стал несколько недель назад? А может, у маркиза появился соперник?.. Как бы то ни было, к нему, дону Хайме Астарлоа, эта непонятная женщина не имеет ни малейшего отношения. Не имеет с некоторых пор, уточнил он. Он собрался было заговорить на какую-нибудь постороннюю тему, чтобы закончить странную беседу, но внезапно Луис де Аяла положил ему на плечо руку. Его взгляд показался дону Хайме непривычно серьезным.
— Маэстро, я хочу попросить вас об одном одолжении.
Дон Хайме выпрямился: весь его вид выражал внимание и готовность прийти на помощь.
— Я целиком в вашем распоряжении, ваша светлость.
Маркиз мгновение поколебался, преодолевая последние сомнения. Он заговорил почти шепотом:
— Мне необходимо срочно передать вам одну вещь. До сегодняшнего дня эта вещь хранилась у меня; но в связи с обстоятельствами, о которых я вам скоро подробно расскажу, мне придется расстаться с ней и на какое-то время передать ее в надежные руки… Я могу рассчитывать на вас?
— Разумеется.
— Это всего лишь бумаги, но для меня они жизненно важны. Наверное, это прозвучит высокопарно, но я могу их доверить очень немногим. Вы должны хранить их у себя дома в надежном месте до тех пор, пока я не обращусь к вам снова. Они лежат в конверте, заклеенном сургучом и скрепленном моей печатью. Дайте мне слово чести, что не будете интересоваться их содержанием и сохраните мою просьбу в тайне.