Кристиан крикнул из спальни: «Сигаретки не будет?» Я покачала головой и, опершись на дверной косяк, с выражением зачитала свой любимый абзац из чеховской «Дамы с собачкой». Все мои книги исчерканы вдоль и поперек — я отмечаю места, которые заставляют задуматься. Странная привычка, но иногда, как видите, очень кстати, — например, если надо разрушить романтическую атмосферу.
— Послушай… — Я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно. — «Всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и легким приключением, у порядочных людей… неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится тягостным».
А то я сама не знала. Это было и так понятно, но я искала поддержки у классиков. Мне надо было увидеть это утверждение черным по белому.
— Ну и о чем ты говоришь? Разве у нас все серьезно? — Он пренебрежительно усмехнулся. Или его не мучил католический комплекс вины, или же он умело это скрывал.
— Все, хватит, уходи, — принялась я его выпроваживать. — Это никогда, никогда больше не должно повториться.
— Конечно, нет, — уверенно заявил он, натягивая брюки. — Не переживай. Зато теперь ничто не мешает нам просто дружить. Между нами больше не будет этого гигантского невысказанного желания. А если никогда не упоминать это дело, получится, будто ничего и не было.
«Гениально», — подумала я, послушно кивая.
Но всякий, кому случалось угодить в подобную ситуацию, знает: как только ты переступил черту, назад дороги нет. Черта просто-напросто стерта. Обстановка секретности, опасность быть застуканными, волнение, возбуждение — все эти атрибуты супружеской измены действуют как наркотик. «Последний раз», — говоришь ты себе, принимая очередную дозу, но от многочисленных повторений эта фраза теряет смысл. Это просто два слова, которыми ты тщетно пытаешься успокоить собственную совесть; ты стремишься создать иллюзию, будто контролируешь происходящее.
Мои подруги обо всем знали, но мы начали открыто обсуждать ситуацию только в конце прошлого года, когда мне стало совсем худо и я начала психовать. До сих пор я притворялась перед ними и перед самой собой, будто женщина, влюбленная в чужого мужа, — это какая-то другая Лорна. А я — хорошая Лорна, достойный, законопослушный член общества, примерная дочь, сестра и подруга, которая искренне поклялась никогда-никогда-никогда не нарушать определенные моральные нормы. Конечно, мои подруги вовсе не дуры, в отличие от меня. Они понимали, что я вру, и, должно быть, временами изрядно злились, когда я рушила наши общие планы, не предложив никакого внятного объяснения. Но мне было плевать. Я была поглощена своими переживаниями.
Даже после нашего грехопадения я не говорила Кристиану о своих чувствах. Я не спрашивала, как у него дела в семье и не подумывает ли он о разводе. Хотела ли я, чтобы он развелся? Я всегда говорила себе, что не люблю его, но теперь начала подозревать то, что окружающим давно было ясно, — я влюблена по уши, но боюсь это признать. Я плыла по течению — если не счастливая, то более-менее удовлетворенная. Пока не появилась Шарлотта.
Мне казалось, что голоса в баре «Уи Чип» звучат глухо и отдаются эхом, словно на дне пустого бассейна. Я услышала, как Кристиан говорит:
— А это Шарлотта. Она недавно пришла в нашу фирму. На следующей неделе у нее первое выступление перед присяжными. Я решил дать ей кое-какие советы. И вот…
И вот. И вот. И вот. Я заставила себя улыбнуться и поздороваться. Она была не просто худенькая — настоящий эльф, лет семнадцати на вид. Сидела на высоком табурете у барной стойки. Точеная фигура, каштаново-рыжие волосы, убранные в забавные спиральки над ушами, ярко-зеленые глаза, безупречная кожа — и ни следа косметики. Она была восхитительна и знала это. Не могла отвести глаз от собственного отражения в оконном стекле.
Едва заметно кивнув нам, она перехватила инициативу и направила разговор в другое русло:
— А я как раз показывала Кристиану свою тату. — Она ослепительно ему улыбнулась. — Смотрите.
Привстав на стуле, она задрала блузку. Обнажился идеально плоский живот. Если согнуться пополам и упереться носом ей в пах, можно было разглядеть мультяшного котенка размером с десятипенсовую монетку справа над выпирающей бедренной косточкой.
Мы с Кэти, Рэчел и Эмили молча переглянулись. Нам было неловко. Мы понимали, что все четверо думаем одно и то же: что это еще за чудо природы? По крайней мере, мне хотелось верить, что они думают именно так, — а значит, я не одинока в своей досаде.
Молчание нарушил Кристиан. Он спросил, что мы будем пить. Вернувшись, он принялся просвещать Шарлотту и Эмили, как легко обдурить присяжных. Его голос доносился до меня точно сквозь вату.
Я никак не могла сосредоточиться. Казалось, моя душа покинула тело и я смотрю на себя со стороны. Время от времени я кивала и растягивала рот в улыбке. В голове вихрем кружились мысли, сталкиваясь и разлетаясь, но мне не удавалось вымолвить ни слова. Я все твердила себе, что надо уйти раньше Кристиана, но примерно через полчаса, не допив свой «Гиннесс», он взглянул на часы:
— Пора бы двигаться домой. Завтра рано…
— Такси пополам! — перебила его Шарлотта. Проглотила свой коктейль, спрыгнула с табурета, надела убийственно стильный зеленый кожаный жакет, подхватила сумочку и помахала нам.
Я смотрела на Кристиана, но он старался не встречаться со мной глазами. Как только они вышли наружу, у меня по щекам побежали слезы.
— Проблема не в Кристиане и Шарлотте, а в давних неразрешенных конфликтах.
Это были первые слова доктора Дж. примерно через пятнадцать минут после начала очередного сеанса.
Почти всю ночь я промаялась без сна. Лежала, уставившись в потолок, и меня терзали противоречивые чувства: я то любила Кристиана, то ненавидела; то желала Шарлотте смерти, то ненавидела саму себя. Каким-то чудом я весь день удерживалась от звонка ему, — наверное, потому, что пообещала себе «проговорить эту ситуацию с терапевтом». Впрочем, я была уверена, что стоит мне опрокинуть бокал вина, как вся моя сила воли испарится и никакие слова доктора Дж. не помогут. Раньше мне казалось, что я иду на поправку. Но при виде этих голубков мне стало даже паршивее, чем в прошлом году, когда до меня впервые дошли слухи об их романе.
Улегшись на кушетку, я начала умолять доктора Дж., чтобы она велела мне удалить из мобильника номер Кристиана. Конечно, всерьез я на это не рассчитывала, да и чертов номер я помнила наизусть.
— Скажите, что если я еще раз ему позвоню, то вы не станете больше меня принимать, или повысите плату, или наймете какого-нибудь громилу, чтобы он мне ноги переломал… Все что угодно. — Я пыталась шутить, но на деле была в отчаянии. — Мне надо, чтобы кто-то меня остановил. Эти ужасные чувства вернулись, и я боюсь что-нибудь натворить.
Меня преследовало кошмарное подозрение, что Шарлотта захомутает Кристиана и проведет с ним всю оставшуюся жизнь. У меня не было никаких оснований так думать, но я была в этом убеждена до боли, до тошноты. Я ругала себя за то, что сразу не призналась ему в любви, — можно подумать, это отменило бы мыльную оперу, в которой я сейчас подвизалась на вторых ролях.