Потом я прошла тест на определение уровня тревожности. Первый вопрос гласил: «Как часто в течение прошедшей недели вас мучили беспокойство, тревога, волнение или страх?» Варианта «постоянно» среди ответов не было, поэтому я мысленно его вписала и присудила себе бонус в шесть очков. «Боитесь ли вы показаться окружающим глупой или некомпетентной?» Мне уже начинало это нравиться. Я опять придумала собственный вариант: «С той минуты, когда утром спускаю ноги с кровати, и до того момента, как выключаю свет перед сном». Еще один бонус. Итоговая сумма зашкаливала: высочайший уровень тревожности. Я стараюсь во всем искать плюсы, так что бодро сказала себе: всегда полезно знать свой диагноз.
На закуску я проверила себя по шкале «отношения к жизни». Разумеется, оказалось, что к жизни я не приспособлена. Я «безоговорочно согласилась» почти со всеми тридцатью пятью утверждениями теста. Первые пять выглядели так:
«Я не смогу быть счастливой, если кто-нибудь не будет меня любить».
«Для того чтобы быть достойным человеком, надо обладать хотя бы одним выдающимся качеством».
«Я должна приносить пользу, продуктивно работать и творить, иначе жизнь не имеет смысла».
«Если не можешь сделать что-то на пять с плюсом, не стоит даже начинать».
«Я должна уметь угодить абсолютно всем».
В конце концов я отправилась к врачу и выложила свой диагноз. Он очень серьезно отнесся к моим словам и провел собственные тесты. И прописал прозак. Я запротестовала: ведь я не пропустила ни одного рабочего дня по причине меланхолии, не пыталась наложить на себя руки и вообще умудрялась каждое утро вставать с постели. Вроде бы «реально депрессивные» люди делают все наоборот. Да, я «успешно функционирую», сказал он, но это не значит, что у меня нет депрессии.
Целую неделю я разглядывала бело-зеленые капсулы и собирала о них информацию.
Выяснилось, что в процветающем западном мире резкий рост благосостояния за последние десять лет сопровождался столь же резким увеличением числа людей, принимающих антидепрессанты. По статистике, каждый год в Британии выписывают тридцать один миллион рецептов на «таблетки радости», и треть пациентов жалуются медикам на подавленность. В Америке за год выписывают сто восемнадцать миллионов рецептов на антидепрессанты — это наиболее часто рекомендуемый препарат в стране.
Вряд ли все эти люди страдают клинической депрессией, подумала я. Но последовала древнему принципу «если ты их не понимаешь — влейся в их ряды» и начала глотать таблетки.
Через четыре недели моя извечная тревожность притупилась. Я заметила, что немного похудела, хотя ничего специально для этого не делала. Казалось, меня закутали в теплое одеяло. Если первое время я опасалась прозака, то теперь начала нервничать из-за того, что когда-нибудь мне придется от него отказаться. Я стала воспринимать свои волшебные пилюльки не как временную меру, а как необходимое условие нормальной жизни. Тем не менее через полтора года я прекратила их принимать. А в прошлом году опять начала — примерно тогда же, когда взялась наводить справки о психотерапии.
До знакомства с доктором Дж. я подозревала, что мне придется просидеть на таблетках всю оставшуюся жизнь. Я смирилась с этой мыслью, поверив рекламе, которая утверждала: у некоторых людей есть химические проблемы, требующие химического решения. Дескать, кое у кого (например, у меня) неисправны нейротрансмиттеры. Это влияет на способность мозга усваивать серотонин, что, в свою очередь, лишает человека способности радоваться жизни. Исправить ситуацию могут селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС) — например, прозах. Я убеждала себя, что ничем не отличаюсь от диабетика, которому, чтобы выжить, необходим инсулин. К такому выводу меня подталкивала реклама фармацевтических компаний.
Кто-то болен физически, но у меня всегда было стойкое подозрение, что мои проблемы — исключительно в голове.
И все-таки мне, как и многим людям, изначально претила сама мысль о том, что мое благополучие зависит от таблеток. Поэтому через несколько месяцев общения с доктором Дж. я решила прекратить прием. С врачом я не советовалась, но затронула эту тему во время одного из сеансов. Я немного волновалась, готовясь отказаться от прозака, однако ничего плохого не произошло. Больше того — когда мой организм очистился от лекарств, я не почувствовала в себе вообще никаких изменений. Прозак помог мне так же, как миллионам других, но сейчас я понимаю, что в моем случае он сыграл роль пластыря, которым заклеивают ранку. Он притуплял тревогу и повышал настроение, но не помогал понять, почему я хандрю и нервничаю.
И наконец, я неожиданно для себя стала пунктуальной. Прежде я опаздывала всегда и везде, теперь же приходила с большим запасом. Особенно это касалось авиарейсов и сеансов психотерапии.
Дважды в неделю, когда у меня были утренние «встречи» (так я называла сеансы; доктор Дж. употребляла словосочетание «наша работа»), я просыпалась за час до звонка будильника и всегда выходила сильно загодя. И вдруг…
Одним жарким и душным июльским днем я застряла в пробке. Я ездила по делам в Эдинбург и на обратном пути намертво встала на шоссе М8. Было очевидно, что к половине седьмого в Глазго не успеваю. Мой новообретенный позитивный настрой стремительно улетучивался.
Я послушно ползла по своей полосе, следуя указателям, а некоторые выворачивали на встречную и врубали газ, без спросу ввинчивались перед более ответственными водителями. Поначалу я умудрялась сохранять спокойствие. Игнорировала нарушителей и делала дыхательные упражнения по методу индийских йогов. Закрывала одну ноздрю и глубоко вдыхала через другую. Досчитав до десяти, меняла ноздри и выдыхала. Замечательная вещь. Очень расслабляет. Правда, в итоге я чуть не грохнулась в обморок.
Слегка очухавшись, я поняла, что душевный покой меня покинул. На его место заступили старые верные друзья: нетерпение, раздражение и тревога. Буддисты утверждают, что ничто внешнее не способно вывести нас из равновесия и лишь мы сами нарушаем свою внутреннюю гармонию. Вынуждена сообщить вам — это не так. Если вы не сидите всю жизнь отшельником где-нибудь в пещере, усмиряя страсти медитацией, вы поймете: окружающие действительно могут раздражать. Провожая взглядом одного наглеца за другим, я все меньше чувствовала себя далай-ламой и все больше — героем Майкла Дугласа в фильме «С меня хватит». Я вспотела — да что там, взмокла как мышь — и вцепилась в руль до боли в мышцах. Уже подошло время сеанса, а я по-прежнему маялась в пробке, напоминающей гигантскую парковку на окраине города. Со мной случился мощнейший приступ того, что называют «дорожной яростью». Я принялась отчаянно сигналить, внеся свою лепту в оглушительный шквал гудков, и, подобно другим водителям, во все горло заорала из окна в сторону проносящихся мимо автомобилей:
— Вы, уроды, придурки, сволочи! У меня важная встреча! У меня сеанс у врача, вашу мать! Мне нельзя на него опаздывать, черт подери!
Спустив пар, я объяснила самой себе, почему так тороплюсь. «Потому что она истолкует мое опоздание на свой лад. Она решит, что это проявление пассивной агрессии. А я ни фига не пассивно-агрессивна, мать вашу!»