Летом от него воняло, зимой, впрочем, тоже, но летом – особенно сильно.
Старуха вечно жаловалась на спину и кости, которые ныли и на жару, и на холод, и просто сами по себе. За Ванькой она приглядывала, но как-то вполглаза, занятая всецело собственными проблемами. Но, как ни странно, от этого беспригляда Ванек рос вполне самостоятельным. И когда в бараке появилась молоденькая соседка с дочкой, сам явился к ним в гости.
– Марьяночка. – Соседка была бледной и испуганной. – Посмотри, кто к нам пришел.
Марьяночка смотреть не желала, она цеплялась за мамкин подол и хныкала, что Ваньке было непонятно. К девчонке он подошел.
И за руку взял.
Сунул ей горбушку хлеба, которую сам грыз.
– Идем, – сказал. И повел по бараку.
Так оно и повелось. Марьянка оказалась единственным человеком, которому до Ванька вообще было дело. Она радовалась его приходу и плакала, когда Ванек уходил.
Она слушала его.
И рассказывала обо всем, хотя поначалу Ванек ничего не понимал в ее младенческом лепете.
Потом барак расселили, что было событием удивительным, и, верно, пути бы их с Марьянкой разошлись, но, по странному совпадению, квартиры они получили в одном доме и на одной лестничной площадке.
Старуха переезда не вынесла, померла. Мамку эта смерть озадачила – не было забот, теперь еще похоронами заниматься, да и кому за дитем смотреть? Но выяснилось, что Ванька, уже первоклассник, вполне способен сам посмотреть и за собой, и за соседской Марьянкой.
Мать эту дружбу восприняла без особой радости.
– Не води ее сюда, – велела она Ваньке, подкрепив приказ подзатыльником. – Самим жрать нечего.
Это было ложью. Мать работала при столовой и домой приносила полные сумки что с продуктами, что с готовою едой, которая, впрочем, не отличалась не то что изысками, но и вкусом. Ванька привык к бумажным котлетам и серым макаронам, а вот Марьянка ими давилась.
Да и то, готовила ее мать лучше.
– Ванечка, вы к нам идите. – Она была тихой, незлобливой, только печальной очень. – Я супчик сварила… разогреете.
Ванька грел.
И кормил. И посуду мыл, и за собой, и за Марьянкой. Он же ее и в школу повел на первый звонок, и водил, и ждал после школы, не мысля иного. Приводил домой, делал уроки… Марьянка не была глупой, просто медлительной, вот и не понимала всего, о чем говорили, а Ванька объяснял. У него с учебой никогда-то проблем не было.
Школу он закончил с серебряной медалью.
Поступил по мамкиному настоянию в институт пищевой промышленности, хотя особой любви к будущей профессии не испытывал. К этому времени Марьянкина мать вышла-таки замуж за человека столь же тихого и вежливого.
Он Марьянку усыновил.
И к Ваньке относился, как к родному… Машину учил водить, на рыбалку брал. Мать хоть и ворчала, но не запрещала, втайне завидуя удачливой соседке. Ее собственные кавалеры пусть и всякие знаки внимания оказывали, но замуж не звали.
Как-то так и жили…
Своей семьи Ванька не завел, как-то не складывалось у него с женщинами, зато Марьянкину полагал своей.
– Я когда узнал, что она с Генкой сошлась, разозлился жутко. – Ванька сидел на низеньком диванчике, сжимая в руках стакан. – Он же гад первостатейный… Я еще со школы помню. Ей так и сказал. А эта дуреха только и твердит, что, мол, любит его…
Дуреха сидела рядышком, прижимаясь к Ваньке.
– Верила, что он исправился… Ага, горбатого могила исправит. Жить к нему переехала… Семья у них… Если семья, то и женился бы.
Сейчас Ванька выглядел мрачным.
Сердитым.
В байковом халате, сине-полосатом, он походил на огромного плюшевого медведя, но почему-то смеяться над ним не хотелось.
– А то гражданский брак, гражданский брак… Привыкнуть им надо друг к другу… Ну год привыкали, а дальше-то чего? Совсем ей голову задурил… Ни к чему обязательства… А как квартиру продавать…
– Вань…
Марьяна покраснела и сильней к Ваньке прижалась. И вправду видит в нем опору и защиту?
– Хорошо хоть ко мне посоветоваться пришла… Я Генке сразу сказал, шиш тебе, а не квартира. Тетя Валя на меня дарственную оформила, как чуяла, что… Они с мужем в аварию попали… не по своей вине… пьяный за рулем… на встречку вылетел. Три машины всмятку, а самому – ни царапины.
Ванька выпятил нижнюю губу.
– Недели с похорон не прошло, как Марьяна ко мне пришла, мол, есть выгодные покупатели… Они с Генкой все равно живут вместе, так зачем вторую квартиру содержать? Продадут. В Генкиной ремонт сделают, а на оставшиеся деньги машину купят. Ага…
– Вань…
– Что, Вань? Я ж тебя предупреждал, что засранец он редкостный. Квартиру я продать не дал… так хоть дачу… Дача-то дяди Володи была. Дом кирпичный в два этажа. Десять соток земли. Сад. Водопровод… ушла, и деньги где?
Марьяна всхлипнула.
– Да успокойся уже… Это я тебе, Илья, рассказываю, чтоб не думал, что нам Генкина квартира нужна была… не нужна. У нас своя жилплощадь имеется. И у меня, и у Марьяны… Только это по справедливости будет, если квартира Генкина ей отойдет. Сколько она в нее вложилась? Этот же поганец не работал. Сидел на ее шее, еще и попрекал… Гений, чтоб его… Искусствовед… Зарплату получит – и в ресторан. Стресс снимать… а у Марьянки стресса нету… Тьфу… Я ее давно уговаривал бросить придурка. А ей жаль… Сколько она в него вложила сил и денег… Ремонт-то в квартире за ее счет делали. И на юг в прошлом году поехали… и даже картину эту не Генка нашел.
– Она проклята была, – подала голос Марьяна. И ладошку на руку Ванькину положила. – Погоди… Я знаю, что ты не веришь в проклятия, но эта картина действительно проклята… Мой отец… То есть он не был мне настоящим отцом, я это знаю, только он меня удочерил, и я его всегда папой называла…
Илья кивнул, ему было все равно, кто кого и как называл.
Просто и здесь выплыла картина.
Сколько ж их на самом-то деле?
– Он был искусствоведом… и не таким, как Гена… Гена, он не чувствовал искусство, понимаете?
Марьяна сидела ровно, вот только руки ее выдавали волнение. Она дергала манжеты рубашки, поглаживала их, мяла подол, отпускала, разглаживала складки, будто пытаясь их спрятать. Вздыхала.
– Гена… он был не очень хорошим человеком. К сожалению, я не сразу это поняла. Когда поняла, то захотела уйти, а он… Он не позволил.
– Я ничего не знал. – Ванька погладил узенькое плечико Марьяны. – Эта дуреха молчала.
– Да мне стыдно было… и папа… Он ведь столько всего для нас сделал, а я… Если бы Генка вытащил это… понимаете.
– Нет.
Илья ничего не понимал. Марьяна вздохнула.