– Водкой местной только крыс травить хорошо.
– Ладно, плесни рому.
– На! А ты зачем, собственно, ко мне приперся?
– Зашел по пути в батальон. Вызывают…
– А кто вызывал тебя?
– Давыденко.
– Зачем, не сказывал?
– У кого спросить-то? У посыльного бестолкового? Что-то пролепетал о грязном оружии в оружкомнате.
– Так он что, по-прежнему в оружейке? В нашей?
– Ага, сидит и в автоматах зачем-то ковыряется.
– Так он и меня вызывает. А я какое отношение имею к нечищеному оружию? Не нравится мне все это… Давай лучше, не торопясь, допьем бутылочку! У меня есть лимон, яблоки, колбаса. Сейчас нарежу, закусим…
– Ну, нарезай. Закусим… Вздрогнем… Ну, вздрогнули?
– Вздрогнули!
– Эх! Хороший ты был парень, Мишка Шмер! – Шкребус вытер тыльной стороной ладони слюнявые губы и с аппетитом стал жевать колбасу.
– А мне вот кусок в горло не лезет… – не то чтобы усовестил Никита…
Пока в мансарде пили за упокой души друга, по оружейной комнате нервно ходил начальник штаба батальона. Через полчаса пребывания в оной Давыденко отправил дежурного сержанта наводить порядок в роте:
– Поди прочь! Займись с дневальным мытьем лестницы!
– Она вымыта, товарищ майор!
– Плохо вымыта! Я что сказал? Мыть, живо!.. Посыльные вернулись?
– Вернулись!
– Оповестили офицеров?
– Так точно!
– Что ответили? В смысле, офицеры?
– Да я не понял. Посыльные несли какую-то… чушь. Не понял я.
– Ты что, русских послать не мог? Чтоб могли передать приказ и доложить об исполнении!
– Русских и посылал…
– Гм! Сам-то русский? Ладно, я сказал: займись с дневальным мытьем лестницы. Всё. Пошёл!
Сержант пошёл.
Давыденко вскрыл ящик для хранения патронов и пирамиду с автоматами. Снарядил второй магазин и уселся на табурет…
Чёртовы бабуины! Не могли выполнить поставленную задачу по-человечески! Всего делов-то – измудохать и утопить! Элементарно! Так ведь нет! Упились водкой, упустили! Теперь вот сами трупы… А скандал-то, скандал! Прощай, академия. Прощай, карьера. И что теперь делать? Ждать, когда следователю какую-нибудь посмертную записку или письмо доставят? И эта зараза, жёнушка Наташенька, заявила, что молчать не станет! У, дрянь!.. Почему ж офицеры, дружки шмеровские, не идут? Знают? Чёрт! А он бы их тут же порешил бы! Их-то за что? А, до кучи!!! От обиды за свою распроклятую, конченную жизнь!
Майора Давыденку колотила нервная дрожь. Он уже почти ничего не соображал, только курил одну за другой сигареты, гася окурки в тазике для ветоши. Со злостью пнул сапогом по огромному сейфу.
Раздался звонок. Дежурный по роте доложил:
– Товарищ майор, вас вызывает к себе начальник особого отдела полка.
– Кого ещё вызывали?
– Никого. Только вас.
– Спасибо, братец. Ступай… Я же сказал, иди! Свободен!
Все свободны. Всем спасибо. Майор Давыденко ещё какое-то время тупо смотрел в потолок. Громко расхохотался. Взял в руки автомат. Присоединил к нему «рожок». Дослал патрон. Еще секунду помедлил. Затем решительно снял автомат с предохранителя, вставил ствол в рот и нажал на спусковой крючок.
Дойдя до кондиции «море по колено», Ромашкин и Шкребус брели от мансарды к казарме, спотыкаясь в темноте о камни. У бассейна притормозили. Вода плескалась у самых сапог.
– Искупаемся? – спросил Ромашкин.
– Обязательно! Заодно и протрезвеем. В одежде или в неглиже?
– Разденемся. Иначе до утра не высохнет. И потом, если ты, Ребус, начнешь тонуть в сапогах и брюках, я тебя не достану, силёнок не хватит. Ты ж кабан! С сапожищами – добрый центнер живого веса.
– Живой вес – не мёртвый вес. Это хорошо, что мой вес жив! – произнёс глубокомысленно Шкребус.
Они начали было раздеваться.
– Эй вы, водолазы! Марш отсюда! – пресек раздевание резкий окрик.
– Кто посмел мне перечить?! – возмутился Шкребус в темноту.
– А-а-а, это ты, Глобус! Привет! – отозвалась темнота.
– Поручик Колчаков? – опознал Шкребус. – Чего орешь-то?
– Не положено купаться ночью! Особенно в пьяном виде! – крикнул лежащий в плавках на трамплине Колчаков. – Утонете, а я вытаскивай ваши скользкие, холодные, синие трупы.
– Ладно, поручик, не будем купаться! Так и быть! Только физиономии ополоснем. Ну, там, руки, ноги омоем. Спускайся к нам!
Дежурный по бассейну (была и такая должность) слез с вышки, понюхал воздух и одобрил:
– Помянули Мишку? Молодцы! Чувствую, какой-то благородный напиток употребляли…
– Ромаха какую-то дрянь наливал, – махнул небрежно рукою Шкребус. – Водки у него, видишь ли, нет!
– Ром «Гавана Клуб» и ром «Дэ касино». Белый и красный ром. Коктейль! – пояснил Никита.
– Могли бы и мне занести! Черти бездушные!
– Не знали, что ты дежуришь. А то б захватили стакан рома.
– Так и быть! Быстро раздевайтесь, ополаскивайтесь и трезвейте! – скомандовал Колчаков.
Вода была тёплая. Поэтому от неё трезвость не наступила. Только слегка освежились.
Несколько минут ещё просидели на краю бассейна. Колчаков тихонько бренькал на гитаре то белогвардейские песни, то военные песни Высоцкого. Получалось хорошо.
Но, хошь не хошь, нужно идти в казарму…
Когда они вдвоём уже поднимались по ступенькам, раздалась громкая автоматная очередь.
– Слыхал? – навострил уши Никита.
– А то нет! – навострил уши Шкребус. – Так вот зачем Давыденко нас звал! Порешить хотел!.. Кто, интересно, убит? Чекушкин? Непоша? Пелько?
– Не мы, – логично посказал Ромашкин. – Пока…
– Бежим отсюда, а? Иначе следующие – мы!
В эту секунду с треском распахнулась дверь. На парапет вылетел сержант, дежурный по роте, и промчался мимо них, прыгая через ступеньки:
– Начальник штаба застрелился!!!
Шкребус перекрестился:
– Свят, свят! Миновало!
– А я как чувствовал! – выдохнул Никита. – Удержал тебя от посещения роты! Нас мой ром спас! Валяться бы тебе, Глобус, в «оружейке» с дыркой в башке! Ты мой должник. С тебя кабак!
Шкребус кивнул в знак согласия, и оба направились в роту – глянуть, нет ли там кого убитого из приятелей возле Давыденко…
– Теперь-то закончилась война на любовном фронте? – с надеждой предположил Шкребус. – Иначе, если все рогоносцы начнут стрелять соперников, полк останется без своих лучших людей!