А по телевизору показывают гайдаровский форум… Странные времена!
2014
Казимир Малевич с оружием в руках сражался на баррикадах русской революции, даже немного покомиссарил, и его «Черный квадрат» чем-то подобен залпу «Авроры», открывшему новую эру в истории человечества. Правда, поговаривают, залпа не было, но эра-то была! Называлась она «диктатурой пролетариата», потом — социализмом. То же и с «ЧК». Теперь уже почти неважно, имеем мы дело с тупиковым живописным любомудрием, или же для прикола на выставке в «красном углу» вывесили по-черному загрунтованный холст. Возможно и то, и другое в одном флаконе: в те годы профетические дурачества были в моде.
Тем не менее чествуемое ныне произведение стало символом новой эры в искусстве — с ее суровой диктатурой новизны, когда сделать иначе — важнее, чем сделать лучше, когда талант выражается не через мастерство, а через скандал и попрание признанной нормы. Разумеется, и прежде в искусстве без плодотворного скандала не обходилось, но после «ЧК» скандал стал обходиться без искусства. Главное, как твердил один из мелких «квадралевичей» Пригов, — любой ценой попасть в музей, в каталог, а там обоснуют.
На то есть искусствоведы: раньше они шумно бранились, что сталевар в центре триптиха недостаточно мускулист, а это выдает в живописце небрежение рабочим классом. Теперь стаями летают по черному космосу Малевича — с конференции на конференцию за счет принимающей стороны. Конечно, с тем, что «ЧК» — мировой бренд, не поспоришь: диссертациями и монографиями можно Керченский пролив замостить. Но планетарное признание, увы, мало о чем говорит. Вон черный президент США — лауреат Нобелевской премии мира. И что? Ничего. Где американцы — там и стреляют.
Еще современники обратили внимание на одну занятную параллель: в домах правоверных иудеев на стене рисовали темный квадрат или оставляли незакрашенный прямоугольник, чтобы, глядя на него, еврейская душа не забывала плакать о разрушенном Иерусалимском храме. О чем же нам надо помнить при виде шедевра Малевича? Наверное, о том, к чему ведет агрессивная, обедняющая новизна, а ведет она к разрушению плодотворной традиции, обесчеловечиванию искусства, которое становится вроде шахидки, спрятавшей бомбу там, где обычные женщины вынашивают плод.
А еще «ЧК» чем-то напоминает QR-коды, которые, в свою очередь, похожи на кроссворды и налеплены теперь повсюду: сканировал и получил доступ к обширной информации по интересующему вопросу. Да, сложилось так, что «Черный квадрат» стал как бы кодом доступа к неразрешимым спорам о смысле творчества и тайне мироздания, а главное — ко всей предыдущей богатейшей истории искусств, ведь когда поставлена точка, даже по оплошности, хочется перечитать написанное. Знаковая картина Малевича — вроде темного экрана телевизора, который можно включить и увидеть все-все: от фаюмского портрета до «Девочки с персиками». А если нельзя включить, если «Черный квадрат» — это просто черный квадрат, то и говорить не о чем.
Но в юбилей хочется оптимизма. И в целом следует гордиться нашим соотечественником Казимиром Севериновичем Малевичем, ведь он развел все прогрессивное человечество не слабее, чем Ленин отомстил за брата!
P.S.
Когда я слышу, как искусствоведы возводят «Черный квадрат» к черной материи Вселенной или восхищаются его эсхатологической амбивалентностью, мне вспоминается почему-то сказка о новом платье короля. Хитрая челядь, видя перед собой мохнатые чресла повелителя, нахваливала фасон, бархат, кружева и золотое шитье. Профессия обязывает. Но для меня живопись — это изображающее искусство, а не рассуждения про окончательное решение фигуративного вопроса. И если художник пошел пятнами, это еще не значит, что он пуантилист.
Простой, как говорится, народ не обманешь. В моей давней пьесе «Халам бунду» один персонаж, новый русский, кичится тем, что в его офисе висит «Малый черный квадрат» Малевича, а потом вынужден сознаться: «Это подделка, правда, очень хорошая!» В ответ другой персонаж, старый советский профессор, замечает: «Малевича плохо подделать невозможно». Говорит он это под неизменный хохот зала, где бы ни шла пьеса. Понимаю: после всего сказанного я прослыву как минимум невеждой. Но лучше ходить в невеждах, чем остаться в дураках.
Впрочем, «Черный квадрат» иногда необходим: сквозь него хорошо смотреть на актуальное искусство. Всем советую!
2015
Становлюсь «историческим» человеком. Не успели утихнуть страсти по «детектору патриотизма», о необходимости которого я образно обмолвился в эфире, как грянула история с худсоветами. И на меня вновь ощерился отечественный Либерафан — извечный враг Левиафана. Либерафан, кстати, вовсе не золотая рыбка, исполняющая общечеловеческие желания, а тоже чудище «обло, озорно, стозевно»: за нашу и вашу свободу в клочья порвет.
Дело было так. Общественная палата затеяла круглый стол «Театр и общество», навеянный, конечно, скандалом с «Тангейзером». Выступая там, я, помимо прочего, вспомнив о пользе советских худсоветов, предложил создать при Министерстве культуры «конфликтный худсовет» — КХС. Что-то вроде МЧС, но только в сфере искусства. У вас беда? Тогда мы летим к вам. Или идем, если беда, скажем, в московском драматическом театре им. Станиславского, измученном электричеством. Всероссийской свары в Новосибирске можно было избежать, если бы вовремя вмешалась группа товарищей, «неглупых и чутких», представляющих разные «тренды» отечественной культуры, но озабоченных ее процветанием. Однако помощь пришла поздно, да еще в виде православных протестантов, и Москва стала прирастать Сибирью. Вот уже и свиная голова опасно улыбается на пороге МХТ им. Чехова, предостерегая Олега Табакова, что из доставшейся ему половины Художественного театра не следует устраивать кунсткамеру с заспиртованными богомолами.
И вот, едва я заговорил о худсоветах, поднялся шум. Реакция была такая, словно я предложил прилепить на грудь нашему двуглавому орлу серп и молот. Не меньше! Гнев изрыгали и театральные брехтазавры, хранящие на заслуженной чешуе рваные раны от проклятого совка. Сердилась и СМИ-шная молодь, для которой Перестройка — седая древность. Почему такая реакция? Какой плавник коллективного Либерафана я ненароком задел? Давайте разбираться. И начнем с «Тангейзера». Всем хочется придумать что-то новое. Кулибин, например, изобретал. Кулябин изгаляется. Сам признался в интервью: взыскуя славы и просчитывая будущий эпатаж, он колебался между Холокостом и Христианством. Выбрав второе, режиссер не ошибся, в противном случае, не доводя дело до премьеры, его просто тихо смахнули бы в творческое небытие как таракана, забежавшего на праздничный стол. Режиссера лишить профессии гораздо легче, чем, например, писателя или живописца. Он без театра, как генерал без рядовых. Постановщику для самовыражения нужно слишком много, прежде всего — деньги. А деньги в России дает государство и режиссерам, и олигархам.
Иные спрашивают: а в чем, собственно, преступление молодого постановщика, за которое наказали директора театра? В богоборчестве? Но сложные, противоречивые отношения искусства и религии теряются в веках. Кстати, Вагнер, будучи христианином, уносился гением в пучины германского племенного язычества, предвосхищая наступательную мистику Третьего рейха, за что его музыку в некоторых странах даже не исполняют, а 200-летие композитора отметили, в том числе и в России, словно извиняясь. Наша газета — редкое исключение. Но если мы однозначно встанем на сторону клира, то куда денем лицейский «афеизм» Пушкина, антипоповские выходки молодого Есенина, лефовское безбожие Маяковского? Впрочем, одно дело — искреннее, мятежное, заложенное, видимо, в генезис таланта богоборчество, которое художник сам преодолевает, если доживет. И совсем другое дело, когда богохульство — расчетливый продюсерский ход. Если хотите, кощунство и святотатство — это шпанская мушка и виагра современного искусства. По-другому не получается…