— Вы входили в совет при министерстве обороны, сейчас являетесь доверенным лицом президента. Такая близость к власти помогает?
— Из Общественного совета Министерства обороны меня турнули, когда я спросил у тогдашнего министра-мебельщика, понимает ли он сам суть затеянных реформ. Близость к власти мне скорее вредит. Ага, говорят недруги, присосался! К чему? Чем власть мне может помочь? Дать квартиру? У меня есть. Издать книгу? Ко мне и так издатели стоят в очереди. Поставить пьесу в театре? Но мои спектакли пользуются популярностью, театры сами их ставят с удовольствием, зарабатывая. Девять сезонов в театре Сатиры идет спектакль «Хомо эректус» и собирает такие же полные залы, как коммерческий «Слишком женатый таксист», хотя моя пьеса совсем не коммерческая. Сейчас я заканчиваю для Ширвиндта новую комедию, где среди персонажей есть, кстати, и президент России. Что мне власть может еще дать? Наградить? Когда я отмечал 50-летие, награда нашла меня через два года, три раза документы возвращали, мол, не заслужил. Боюсь, и у меня в анкете какой-то есть неправильный пункт.
— А чем вредит?
— Кстати, на заседаниях президентского совета просить что-то для себя не принято, неприлично. Разговор идет о том, что важно для страны, общества, отрасли. Помню, один писатель-историк попросил для себя авторскую передачу на первом канале. Дали. Но из совета вывели. Недавно на круглом столе по проблемам театров Евгений Миронов умолял Путина отдать ему какие-то гаражи, принадлежащие МХАТу имени Горького. Видели бы вы, как посмотрел на него президент! Я бы после такого — заболел. Но актеры — амбивалентные дети природы… Однажды я говорил на Совете по культуре о развале писательского сообщества, просил правовой и организационной помощи. «Вы же хотели свободы! Получили. Вот сами теперь и разбирайтесь, без власти!» — был ответ. Я сначала растерялся, потом сказал: «А банки? Они тоже хотели рынка. Ну, лопнут — и лопнут. Новые вырастут. Почему же государство помогает им?» Кажется, подействовало. И вскоре состоялось первое литературное собрание, где о проблемах нашего сообщества на государственном уровне заговорили впервые за четверть века… Но почему в президиуме сидели потомки классиков литературы, я не понял. Тогда на каждом военном совете в президиуме должны сидеть потомки Кутузова, Суворова, Жукова, Рокоссовского…
Беседовал Александр Славуцкий
«Аргументы недели», ноябрь 2014
12 ноября Юрию Полякову, писателю, драматургу, главному редактору «Литературной газеты» исполняется 60 лет. Его книги как зеркало отразили путь, который мы прошли за последние 30 лет, превратившись из советских людей в буржуа. Новая идентичность не стала для нас уютной, а потому маячит вопрос: «Кто мы и куда движемся?». В своих художественных произведениях Юрий Поляков нам как лекарство прописывает «юморотерапию», а в своей публицистике серьезно отстаивает принципы сильного государства и социальной справедливости. В нашем интервью он размышляет о времени и о себе, и говорит о вызовах, на которые должна ответить Россия.
— Юрий Михайлович, день рождения всегда повод оглянуться назад, вспомнить свой исток. Как Вы делали первые шаги в литературу?
— Мой путь типичен для тех, кто родился в 40–60-е годы. Тогда хорошо работали социальные лифты. Выходец из любой советской страты при желании, трудолюбии и задатках мог состояться и в жизни, и в творчестве. Я родился в рабочей семье, не имеющей отношения к литературной сфере. В школе у меня была замечательная учительница словесности — Ирина Анатольевна Осокина. Она заметила и развивала мои способности. Тогда отлажено работала система литобъединений, писательских совещаний, выпуска первой книги молодого автора — сейчас к этому пытаются вернуться в рамках Года литературы. Я заметил, что существует стойкий миф о стесненном эстетическом, интеллектуальном кругозоре моего поколения. Это неправда. Да, мы знали: если пишешь ближе к реализму — проще издать, если экспериментируешь — сложнее. А сейчас наоборот: если в текстах больше эксперимента, с тобой носятся, даже если прочесть это невозможно. Если ты реалист, к тому же социально ответственный да еще озабоченный русской темой, Агентство по печати тебя никогда не полюбит. А литературой почему-то рулит именно оно. Наше поколение начитанное, мы прекрасно знаем мировую литературу, читали все, и то, что нельзя, тоже читали… Знали и своих предшественников в отличие от нынешних авторов, которые вообще не подозревают, что до них кто-то что-то сочинял на русском языке. Ну разве если только — Набоков и Бродский… Новое поколение часто занимается изобретением велосипеда. Приходит в ЛГ автор. Я говорю: «Стихи неплохие, но они один в один повторяют Николая Глазкова». «А кто это?» Приносят прозу. Я говорю: «Написано неплохо, но все это было в „Разбитой жизни“ у Катаева». «А кто такой Катаев?» Мы имеем катастрофическое снижение профессионализма во всех сферах. Нынешняя молодая литература, даже обвешанная премиями, это какая-то районная детская пара-олимпиада. Извините, но это не старческое ворчание, а печальная реальность…
— В своих книгах вы умеете очень точно описывать «болевые точки» в жизни социума. Одним из первых, в повести «ЧП районного масштаба», затронули тему вырождения комсомольской и партийной элиты. Не могу удержаться и процитирую: «В комсомоле работают не только головой, но и печенью». Позже вы саркастически заметили: «Чем крепче припадали к сосцам КПСС, тем громче кричали о заслугах перед демократией». Так почему выродилась советская элита?
— Элита везде склонна к вырождению. Должно заботиться, чтобы работали социальные лифты, чтобы была ротация. При советской власти лифты работали лучше, чем сейчас. Я критиковал комсомол с точки зрения идеальной молодежной организации. Нас тогда, в начале 80-х, многое не устраивало. Мы считали, что комсомол должен быть более творческим и раскованным. Мы не представляли себе, что может быть ситуация, когда у государства вообще нет молодежной программы и серьезных структур, как сейчас. Комсомол был организацией достаточно идеологизированной, хотя в меньшей степени, чем партия. Но при этом делал много полезного и нужного. Я помню, как мы на Совете творческой молодежи при ЦК ВЛКСМ рассматривали вопрос покупки «Машине времени» новой аппаратуры. Андрей Макаревич не любит об этом вспоминать. Сейчас все — жертвы советской власти. Одному вместо ордена Ленина дали знак Почета. Другому — вместо четырехкомнатной квартиры трехкомнатную. Кошмар! Комсомол содержал экспериментальные театры, устраивал выставки молодых художников, проводил совещания молодых писателей. У комсомола, как у любой структуры, было много болячек. А что, наше нынешнее правительство идеально? Посмотришь в пустые глаза иного министра и горюешь: почему я не Гоголь?! Нет, я не отказываюсь от своей критики. Это была критика молодого человека, еще не знавшего, что такое настоящий государственный развал. Убежден, и сейчас нам нужна молодежная структура. Ее нет, так как мы еще не выбрались из той колониальной модели, которую нам навязали в 90-е годы. Тогда была установка: чем слабее государство, тем лучше обществу, потребителю, производителю, деятелем культуры. Через младореформаторов и либералов эту лукавую идею нам внушали государства, где контролируется абсолютно все. Там сейчас филолог-русист боится признаться в любви к Достоевскому. Санкции!