Ноябрьским утром одиннадцать лет тому назад внешность леди Стэнфорд заставляла вспомнить прекрасную Муруганну, индуистскую богиню вечной юности. Сейчас Фатима тоже напоминала могущественную богиню индуизма. Только иную… Дургу, Кали – жестокую богиню смерти, ту, которая носит ожерелье из человеческих черепов.
…Душевные силы Ричарда Стэнфорда тоже имели предел: осознав то, что открылось его глазам, Дик на несколько мгновений выпал из реальности. Его взгляд словно бы затянуло беспросветной тьмой, в ушах глухо зашумело, голова закружилась, из груди вырвался тяжёлый стон. И всё же пятнадцатилетний юноша не упал без чувств, что достойно удивления. Ведь за эти пятнадцать минут Дик потерял отца и мать, стал круглым сиротой. Мало того, отец умер у него на руках, а мёртвую мать он увидел в петле, увидел первым из всех. Да ещё такое «предисловие» к страшной смерти родителей, как труп зарубленного отцом Ральфа! Да к тому же подозрение, перерастающее в уверенность, что виновником трагедии является его старший брат!
Предки Ричарда Стэнфорда могли бы гордиться им: он выдержал, только вот всё внутри у него словно бы покрылось тонкой, но прочной, как броня, корочкой льда. Его душа, его мысли и чувства оказались под сильнейшим наркозом, временно омертвели, однако бессилие и тяжкая оторопь, сковывающая тело и мозг, на какой-то срок отступили.
Прежде всего необходимо вынуть мать из петли. Вдруг она ещё жива?
Он слабо верил в это, но какой-то краешек надежды всё-таки оставался. Дик, пошатываясь, шагнул вперёд. Он был довольно высоким юношей, и теперь мёртвое лицо леди Стэнфорд, чьи ноги почти касались пола, оказалось прямо напротив его лица. Дик зажмурил глаза, осторожно обнял мать за талию, чуть приподнял податливое тело вверх, ослабляя натяжение удавки.
Боже милостивый! Тело оставалось тёплым, точно Фатима всё ещё жила.
– Нож… – хрипло сказал Ричард слуге, который стоял на пороге комнаты, едва держась на трясущихся ногах. – Что-нибудь острое… Перережьте шнур. Шевелитесь, Бобби. Скорее!
Было в тоне его голоса нечто настолько волевое и непреклонное, что молодой Роберт Тенворт вышел из ступора. Он бестолково заметался по комнатам своей хозяйки. Ни ножа, ни ножниц… Ничего острого на глаза не попадалось! Слуга бросился к только что взломанной двери в коридор, и тут его взгляд упал на палаш лорда Стэнфорда, который так и остался лежать рядом с трупом Ральфа Платтера.
– Сэр! Вот, сэр! – Длинный клинок, который Роберт держал обеими руками, ходил ходуном, кончик его описывал нелепые размашистые дуги, чуть не задевая ноги Ричарда.
– Обрубайте шнур. Только осторожно…
Лишившись своей страшной поддержки, тело леди Стэнфорд мягко сползло в руки сына, её голова бессильно мотнулась вперёд и вбок, опустилась на плечо Ричарда. Вот так довелось ему в последний раз обнять свою мать. Не дай Господь никому пережить подобное, такого даже злейшему врагу не пожелаешь.
Ричард, стараясь не уронить тело матери, зашатался под его тяжестью, крепче стиснул руки. По неживой тряпичной податливости шеи Фатимы он сразу и с неумолимой ясностью понял: поздно! Не спасти, не помочь – мать мертва.
Роберт в инстинктивном ужасе шарахнулся от них, но Дик поднял на него взгляд… Вдвоём Ричард и молодой слуга перенесли труп леди Стэнфорд в соседнюю комнату, положили его на измятую простыню. Какая зловещая и трагичная ирония судьбы: ведь не далее как полчаса назад Фатима лежала на этой самой кровати в объятиях Платтера! И вот – два мёртвых тела…
И ещё один труп остывает на столе в кабинете графа.
Да, прошло немногим более получаса с того момента, когда гуляющий по саду Ричард услышал жуткий крик матери. Много же вместил в себя этот коротенький временной интервал!
Ричард снял затянувшуюся петлю с шеи Фатимы, брезгливо отбросил кусок перерубленного отцовским палашом шнура. Теперь лишь багровеющая странгуляционная полоса, что резко выделялась на белой коже, напоминала о страшном пути, который выбрала леди Стэнфорд, дабы уйти в мир иной.
Из коридора раздался звук чьих-то неверных, спотыкающихся шагов. Шаги приближались. Ричард поднял голову, повернулся к распахнутому дверному проёму и столкнулся взглядами с входящим в комнату Питером. Выглядел тот ужасно и, пожалуй, походил на труп больше, нежели его покойная мачеха. Движения Питера выглядели медленными и неестественными, словно механическая заводная кукла переставляла негнущиеся ноги. Ожившая восковая фигура из музея мадам Тюссо… Ричарда поразили глаза старшего брата: в них не было ничего человеческого, лишь бездонная пустота и холод. Казалось, что Питер движется не по своей воле, точно нечто неизмеримо более мощное, чем он, управляло его поведением.
Какая сила привела Питера Стэнфорда туда, откуда он четверть часа тому назад скрылся в пароксизме ужаса? Не та ли, что, по словам опытных криминалистов, влечёт преступника к месту преступления?
Пустой взгляд Питера упал на неподвижную фигуру, лежащую на кровати. Голова его дёрнулась, как от удара.
– Что… Что с ней?
– Она мертва. – Голос Ричарда звучал совершенно спокойно, словно он излагал доказательства математической теоремы. Было в этом спокойствии что-то нестерпимо жуткое.
– Отец тоже мёртв, – таким же ровным тоном закончил Ричард.
Молодой садовник Роберт, не в силах вынести чудовищного напряжения, которое заполняло комнату, как грозовую тучу перед разрядом молнии, опрометью выскочил вон, чуть не споткнулся о труп Ральфа и, ног под собой не чуя, кинулся прочь, к лестнице. Куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места!
А в комнате покончившей с собой леди Стэнфорд остались двое братьев, двое Стэнфордов, сын и пасынок мёртвой хозяйки. Они синхронно, как по команде, посмотрели в глаза друг другу. Безмолвная пауза затянулась на несколько немыслимо долгих минут.
Да! Не было произнесено ни слова, но последние сомнения оставили Ричарда, теперь он окончательно уверился: истинный виновник чудовищной трагедии – Питер, его брат убил троих человек. А ещё к Ричарду пришло понимание: Питер знает о его догадке. И Питер знает, что Ричард знает о его, Питера, понимании. И так далее, точно множественные отражения в параллельных зеркалах, направленных друг на друга. Дурная бесконечность враждебного взаимопонимания, зловещий абсурд психологического тупика.
Питер первым не выдержал напряжения, опустил глаза, резко повернулся и той же деревянной походкой вышел из комнаты.
Ричард проводил старшего брата долгим и пристальным взглядом в спину.
«Ведь нам теперь не ужиться не только под этой крышей, – подумал Ричард. – Нам двоим стало тесно на земле! Он никогда не забудет и не простит мне того, о чём я догадался. Если у Питера сохранились хотя бы остатки совести, я стану для него вечным напоминанием о совершённом. Он не успокоится, пока не уничтожит меня. И вряд ли Питер будет медлить. Но ведь и я не собираюсь прощать и забывать! Я никогда не смогу ничего доказать, пусть я уверен в его вине, но ничего, кроме догадок, у меня нет. Догадки – они и есть догадки. Поэтому я никому не стану говорить о них. Даже Лайонеллу. Одно я знаю точно: Питер не должен уйти от возмездия. Я принял это решение ещё в кабинете отца, когда понял, что только Питер мог подменить порошок морфия. Я не отступлюсь от своего решения. Когда-то отмщение таким, как Питер, несли неумолимые эринии, богини проклятия и кары. Мегера, Алекто и Тисифона. Они насылали безумие, горе и смерть на тех, кто совершил преступление против жизни и света. Наше время – время других богов, эринии уснули. Не стоит надеяться на них. Придётся взять дело возмездия в свои руки».