«Дикки, – говорил маленькому Ричарду отец, граф Уильям Стэнфорд, – я дал тебе имя в честь короля Ричарда Третьего. В честь великого горбуна. Я, мой мальчик, преклоняюсь перед этим человеком. Он был образцом рыцарской доблести, блестящим полководцем, умным и дальновидным политиком, последним великим королём на английском троне. Мы, Стэнфорды, всегда честно служили Англии и её королям. Твой прапрадед, сэр Роберт Стэнфорд, храбро сражался при Нейсби и сложил голову в бою с «железнобокими» Оливера Кромвеля. Но я скажу тебе, сынок: Тюдоры и Стюарты – выскочки рядом с Плантагенетами! О Виндзорах что и говорить, хоть я и чту нашу королеву Викторию… Никогда не верь злобным наветам на Ричарда Третьего. Его бессовестно оболгали, сделали в глазах потомков хитрым и жестоким чудовищем, властолюбивым маньяком, шедшим к трону по трупам. Это гнусная клевета, сын мой! Помни: историю пишут победители, и горе, если им не хватает порядочности, чтобы не смешивать побеждённых с грязью. Первый из Тюдоров, Генрих Ричмонд, Генрих Седьмой, жалкий торгаш и ничтожество по сравнению с Ричардом Йорком! Победа Ричмонда при Босуорте была бесчестной победой, Генрих купил её на французские деньги, хоть об этом предпочли быстренько позабыть. Его внучка, дочь развратницы Болейн, Елизавета, которую принято называть Великой, была превосходной королевой. Англия многим обязана ей. Тем не менее Елизавете тоже не хватило благородства на то, чтобы не лгать о последних годах короля Ричарда! Наш великий бард, Уильям Шекспир, добросовестно заблуждался, когда писал свои исторические хроники. Но я говорю тебе правду: ты должен гордиться своим именем, это имя истинного рыцаря и великого короля. Рано или поздно правда пробьёт себе дорогу, и все англичане будут с благоговением и гордостью вспоминать о Ричарде Третьем Йорке!»
О, как помогала Дику эта прививка мужества, данная ему отцом, как поддерживала она дух Ричарда в самые трудные, самые тяжёлые минуты!
Что ещё выручало юного Ричарда, давало силы жить и оставаться самим собой в удушливо-злобной атмосфере интерната Прайса, среди всеобщего презрительного недоброжелательства и травли? Сильнейшая тяга к знаниям, желание учиться, вкус к этому занятию. Дик Стэнфорд был жаден до знаний, а природа наделила его изумительной памятью, острым аналитическим умом и выраженной способностью не просто легко усваивать новое, но осмысливать его по-своему, оригинально и нестандартно.
Ричард схватывал всё буквально на лету, в том, что касается химии, физики, биологии, словом, естественных наук, мальчик проявлял феноменальную одарённость, граничащую с гениальностью. Остальные области знаний, скажем, литература, оставляли его равнодушным. Именно в Йорке перед Диком встал главный вопрос, найти ответ на который сделалось его мечтой, основной целью жизни. Правда, осознал он эту цель позже, немного повзрослев, уже вернувшись в Стэнфорд-холл.
Больше всего мальчика интересовала проблема взаимодействия души и тела человека, а ещё более конкретно: можно ли влиять на человеческую душу, влияя на тело с помощью химических и физических агентов? Можно ли вообще улучшить род человеческий, дать людям новую мораль, сделать их добрее, воздействуя на них подобным образом? Конечно, Ричард, при всех своих недюжинных способностях, был ещё слишком мал, чтобы сформулировать проблему так чётко, так определённо и в настолько точных терминах. Но на подсознательном уровне он ставил вопрос именно так.
Учитель естествознания в колледже Прайса был очень неплохой, хоть и он относился к юному Стэнфорду безо всякой теплоты. Тоже ведь можно понять человека: кому понравится, когда десятилетний мальчишка соображает куда лучше, чем ты сам? Нужно быть просто превосходным педагогом, чтобы снести такой удар по самолюбию! Но Дик всё же многое почерпнул на его уроках, хоть главным источником пополнения знаний для Дика уже тогда стало самостоятельное чтение и его загадочный дар, позволяющий мальчику видеть глубинную сущность любого вещества.
Здесь Ричарду повезло: библиотека интерната Энтони Прайса оказалась очень богатой. Было что почитать, и мальчик читал взахлёб.
Тогда-то Ричарду впервые попались очень трудные для понимания, но до чего же захватывающие трактаты великих алхимиков и натурфилософов прошлого: Альберта Великого, Парацельса, Ибн Сины, Галена… В трудах этих выдающихся мыслителей Дик с радостным удивлением натолкнулся на идею панацеи – универсального целительного средства, излечивающего от всех болезней, мечты алхимиков и врачей Средневековья. Причём панацея способна не только излечить человека, но и сделать его лучше, чище, добрее! Благотворно повлиять на его душу. Да-да, не только философский камень, способный обращать в золото всё что ни попадя, влёк естествоиспытателей прошлых веков!
И Ричард начал мечтать о том, как он найдёт или создаст такое средство. А что людей необходимо сделать добрее – хотя бы и против их воли! – мальчик успел убедиться на собственном печальном опыте.
…Йорк, колледж-пансионат сэра Энтони Прайса. Дику идёт одиннадцатый год. В этот последний год своего пребывания в колледже Дик обзавёлся подружкой. Ею стала небольшая изящная кошечка, прижившаяся на кухне пансионата. У неё была короткая ярко-рыжая шёрстка, белый треугольничек на груди и белые носочки на лапках. За цвет шкурки и пронзительно-зелёные, светящиеся в темноте глаза Ричард прозвал кошечку Sparky – Искорка.
Это полная ерунда, что кошки не способны на подлинную привязанность к человеку. Как ещё способны! Искорка, по крайней мере, явственно выделяла Ричарда из всех, как могла, старалась выказать мальчику своё дружелюбие и симпатию. Она даже сопровождала Дика, когда тот прогуливался по саду пансионата, а для кошек совместная прогулка с человеком – признак сильной к нему привязанности.
Рыжая кошечка каким-то непонятным образом узнавала, когда Ричард уходил в библиотеку колледжа и сидел там, погрузившись в очередной натурфилософский трактат или просто мечтая о чём-то своём. Тогда Искорка проникала в библиотеку, тихой незаметной тенью прокрадывалась к своему любимцу и мягко вспрыгивала на колени мальчика. Она устраивалась поудобнее, сворачивалась в пушистый клубок и заводила свою ласковую мурлыкающую песенку. И на сердце у Дика Стэнфорда становилось веселее. Он гладил кошку по тёплой спинке, чесал за ушком. Искорка поднимала голову, смотрела в глаза мальчику своими чуть раскосыми ярко-зелёными глазами. Было в её взгляде нечто древнее, загадочное, будоражащее воображение. Ричарду порой казалось, что Искорка может читать его мысли.
«Может быть, впрямь звери в чём-то мудрее людей? – думал в такие минуты Ричард. – Может быть, им открыто что-то, недоступное для нас, утраченное нами? Вот интересно, есть ли у зверей бессмертная душа? Франциск Ассизский уверял, что да. Впрочем, у Искорки она точно есть. Я в этом ничуть не сомневаюсь. И душа эта куда чище и светлее, чем многие человеческие души…»
Случалось, что ночью Искорка осторожно пробиралась в дортуар. Она подходила к кровати Ричарда, тихо вопросительно мяукала. Ричард спускал руку вниз, гладил кошку. Тогда Искорка одним быстрым движением оказывалась рядом с мальчиком, забиралась под одеяло. Она тесно прижималась к боку Ричарда, «месила тесто» лапками, слегка покалывая Дика острыми когтями. Иногда кошечка лизала его в щёку шершавым, точно маленькая тёрка, языком. Так в обнимку, под мурлыканье, становившееся всё тише, они и засыпали.