Советские дивизии, сменяя друг друга на передовой, в перерывах между боями занимались боевой подготовкой. Учились прорывать долговременные линии обороны, изучали форты и железобетонные доты, которые придется штурмовать. Командующий фронтом генерал армии Черняховский появлялся и на учебных полях.
– Сегодня здесь куется победа, – подбадривал он усталых, отвыкших от кропотливой учебы солдат и офицеров. – Больше пота – меньше крови, друзья.
Голощапов, как всегда, ворчал:
– Били, били фашистов – и, оказывается, не по науке!
– Заткнись, тебе же добра желают, – урезонивал Рогатин. – Живой останешься, если с умом на немецкой земле воевать будешь.
– А на своей земле я что же, дуром воевал?
– Во всем надо вперед смотреть, а на войне особенно, тут как недоглядел – так гляделки вместе с башкой оторвет.
* * *
Разведчики второй день сидели в полуоплывшей старой траншее и тайком наблюдали за немецким караулом, который охранял склад боеприпасов.
Траншея находилась в трехстах метрах от караула, на голой высотке, ее было хорошо видно отовсюду: и от складов, и от дороги, которая к ним подходила, и от дома, где размещалась охрана, и от зенитной батареи, оберегавшей склады. Именно поэтому ее и выбрали разведчики: заброшенная траншея не вызывала у окружающих гитлеровцев никаких подозрений. Разведчики из нее хорошо просматривали и территорию склада, и даже двор караула, обнесенный стеной из красного кирпича.
Остались позади российские леса и деревни с доброжелательным населением. Здесь, в Восточной Пруссии, кто бы ни увидел разведчиков – каждый враг. Поэтому группа сидела в траншее безвылазно и только по ночам подбиралась к дому, где размещался караул, и к ограде из колючей проволоки, опоясывающей склады.
Задание, которое поручил группе разведотдел армии, было необычным, хотя и состояло всего из двух слов: уничтожить склады.
Раньше Ромашкин и его ребята занимались только разведкой – устраивали засады, проводили поиски, таскали «языков». В результате быстрого продвижения наших войск в непосредственной близости от линии фронта оказались склады противника с авиационными бомбами и артиллерийскими снарядами. Это не были хранилища государственного значения – обычные войсковые склады, но командование понимало: боеприпасы, которые в них находятся, надо уничтожить как можно скорее, пока их не развезли на огневые позиции. Бомбежки с самолетов результата не дали: бетонные хранилища находились под землей да к тому же прикрывались огнем зениток. Партизан на немецкой земле, да еще в прифронтовой полосе, насыщенной войсками, конечно же, не было, поэтому пришлось поручить это дело войсковым разведчикам.
Поскольку задание было очень важное, подполковник Линтварев решил назначить в группе парторга. Выбор пал на Ивана Рогатина. Его хорошо знали в полку – смелый, не раз награжденный разведчик: два ордена Красного Знамени и орден Красной Звезды, две медали «За отвагу». Но была также известна молчаливость этого здоровяка.
Линтварев вызвал к себе Рогатина. И без этого не речистый, здоровяк совсем онемел, когда услышал, кем его назначают.
Подполковник успел уже изложить задачи, которые надлежит выполнять парторгу, а Рогатин только к этому времени собрался наконец с силами и вымолвил:
– Не сумею я…
– Я все вам рассказал. Вы старый, опытный разведчик, справитесь. Задание очень важное – партийное влияние обязательно нужно, – спокойно и убедительно настаивал Линтварев.
– Не смогу я… говорить не умею.
Замполит улыбнулся, он отлично понимал состояние простодушного сибиряка, но иного выхода не было.
– Ну, дорогой, вы неправильно понимаете политработу – разве она заключается только в том, чтобы говорить? Разве политработники не ходят в атаку? Не стреляют? Не бьют врагов в рукопашной? Они делают в бою то же, что и все, и плюс к этому поднимают, вдохновляют, зажигают других. Главное в нашем деле – добиться, чтобы приказ был выполнен. А как это сделать – подскажет обстановка: иногда пламенным словом, а чаще делом.
– Нет, не сумею, – твердил Иван, отводя глаза в сторону.
– В разведке и говорить-то нельзя, – продолжал убеждать подполковник. – Как там говорить? Кругом враги. Добейтесь, чтобы приказ был выполнен во что бы то ни стало, вот и все.
– Ребята и без меня все сделают. Старший лейтенант Ромашкин разве допустит, чтобы приказ не выполнить?
– У командира других забот много, а вы людей поднимайте на выполнение его решений – это ваш участок работы.
Рогатин и до этого был в растерянности, а такие слова, как «решения», «поднимать людей», «участок работы», привели его в полное смятение.
– Нет, нет, не смогу я. – Он даже попытался встать и уйти.
Но Линтварев удержал его, положив руки на широкие круглые плечи.
– Вы коммунист?
– Коммунист.
– От выполнения этого задания зависит жизнь наших отцов, матерей, жен. У вас есть дети?
– Ну…
– Так вот, может быть, в том складе лежит бомба, которую сбросят на ваш или мой дом.
Разведчик задвигал плечищами, явно говоря этим: все, мол, я понимаю.
– А друг у вас есть?
– Есть.
– А может быть, жизнь его оборвет один из снарядов, который там, в хранилище.
– Да отпустите меня, товарищ замполит, я эти проклятые погреба сам взорву!
– Вот и отлично. Сам или кто другой, главное – уничтожить! В общем, я считаю, задачу вы поняли правильно.
Рогатин не успел придумать что-нибудь для возражения, подполковник пожал ему руку и вышел вместе с ним из землянки.
Назначение состоялось.
И вот группа благополучно прошла в тыл, пронесла взрывчатку, отыскала объект, замаскировалась. И двое суток сидит в заброшенной траншее, не находя возможности подступиться к складам. Двое часовых ходят по ту сторону проволочного забора. Причем двигаются они по эллипсу – постоянно навстречу друг другу. Подкрасться сзади или сбоку ни к одному из них невозможно – увидит второй. Да и как подкрасться – проволока накручена шириной в метр.
Караульное помещение, в котором отдыхают свободные смены, находится в небольшом домике неподалеку от складов. Домик обнесен кирпичной стеной и оборудован по всем правилам караульной службы. Окна в нем с решетками, на ночь закрываются изнутри деревянными ставнями – не влезешь и даже гранаты не забросишь. Около караульного помещения постоянно стоит часовой. Он же открывает ворота, если кто постучит снаружи. Ворота все время заперты на засов изнутри. Прежде чем открыть их, часовой смотрит в окошечко – кто пришел. В ограде, видимо, кладовочка для топлива. Двор гладкий, асфальтированный – нет ни куста, ни деревца, снег отброшен к ограде. Все постройки из жженого кирпича, чистенькие, с замысловатыми башенками на углах. В общем, сделано все с типичной немецкой аккуратностью и педантичностью.