— Ну, как ты там, жива? — тихо спросила она.
— Жива, — ответила Пати, не отодвигаясь от окна.
Она снова оперлась на руку Тересы, лишь когда выходила из машины. Раздевать ее не стали: как только ей помогли лечь, она уснула — беспокойно, неглубоко. Во сне Пати все время металась и вскрикивала. Тереса долго сидела в большом кресле рядом с кроватью: три сигареты, одна за другой, и большой стакан текилы. Сидела почти в темноте и думала, думала. Небо за раздвинутыми шторами было усыпано звездами, в море, за погруженным во мрак садом и пляжем, двигались далекие огоньки. Наконец Тереса встала, собираясь идти к себе в спальню, но в дверях остановилась и, подумав, вернулась. Подойдя к кровати, легла рядом с подругой на самый краешек, стараясь не разбудить ее, и долго лежала так, слушая измученное, надрывное дыхание. И продолжая думать.
* * *
— Ты не спишь, Мексиканка?
— Нет.
Прошептав это, Пати чуть придвинулась. Теперь их тела слегка соприкасались.
— Мне очень жаль, что все так вышло.
— Не беспокойся. Постарайся уснуть.
Опять воцарилось молчание. Им уже целую вечность не случалось быть вот так, вдвоем, наедине, вспомнила Тереса. Почти с самого Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария. Или даже без «почти». Она лежала неподвижно, с открытыми глазами, прислушиваясь к неровному дыханию подруги. Теперь Пати тоже не спала.
— У тебя есть сигареты? — спросила она, помолчав.
— Только мои.
— Давай, сойдут и твои.
Тереса встала, подошла к комоду, где лежала сумочка, и достала две сигареты «Бисонте» с гашишем. Огонек зажигалки осветил лицо Пати: набухший фиолетовый синяк на лбу, распухшие, пересохшие губы. Мешки от усталости под глазами, пристальный взгляд на Тересу.
— Я думала, нам удастся это сделать, Мексиканка.
Тереса снова улеглась на спину с краю, взяла с тумбочки пепельницу и поставила на живот. Все очень медленно, чтобы дать себе время подумать.
— Мы это сделали, — произнесла она наконец. — Мы добились очень многого.
— Я имела в виду не это.
— Тогда я не знаю, о чем ты.
Пати придвинулась ближе, повернулась на бок. Она смотрит на меня в темноте, подумала Тереса. Или вспоминает меня.
— Я думала, что смогу это выдержать, — сказала Пати. — Мы с тобой вместе, вот так. Я думала, у нас получится.
Как странно все это, размышляла Тереса. Лейтенант О’Фаррелл. Та же самая. Как странно и как далеко, и сколько трупов за спиной, на этом пути. Трупов людей, которых мы, живые, убиваем, сами того не желая.
— Никто никого не обманывал… — Сказав это, она поднесла к губам сигарету; огонек ярко разгорелся между пальцами. — Я там же, где была всегда. — Она задержала в легких дым, выдохнула. — Я никогда не хотела…
— Ты правда так считаешь?.. Что ты не изменилась?
Тереса раздраженно покачала головой.
— Что касается Тео… — начала она.
— Ради бога! — презрительно рассмеялась Пати. Тереса чувствовала, как все тело подруги сотрясается от этого смеха. — К черту Тео.
Опять наступило молчание — на сей раз долгое.
Потом Пати снова тихо заговорила:
— Он спит с другими… Ты знаешь об этом?
Тереса пожала плечами — мысленно и на самом деле, понимая, что Пати не заметит ни того, ни другого. Я не знала, подумала она. Может, и подозревала, но дело не в этом. Оно всегда было не в этом.
— Я никогда ничего не ждала… — продолжала Пати каким-то отсутствующим голосом. — Только ты и я. Как прежде.
Тересе захотелось сделать ей больно. Из-за Тео.
— В счастливые времена Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, правда?.. — язвительно произнесла она — Ты и твоя мечта. Сокровище аббата Фариа.
Никогда еще они не иронизировали на эту тему. Никогда не говорили об этом вот так. Пати помолчала.
— Ты тоже была в этой мечте, Мексиканка, — наконец послышалось в темноте.
Слова прозвучали одновременно оправданием и упреком. К черту, подумала Тереса. Это не моя игра — ни тогда, ни сейчас. Так что к черту.
— Мне наплевать, — произнесла она вслух. — Я в нее не просилась. Это было твое решение, а не мое.
— Это правда. Иногда жизнь мстит человеку, исполняя его желания.
Это ко мне тоже не относится, подумала Тереса. Я не желала ничего. И это самый большой парадокс моей чертовой жизни. Она загасила сигарету и, повернувшись к тумбочке, поставила пепельницу.
— Мне никогда не приходилось выбирать, — сказала она. — Никогда. Все пришло само, так что мне оставалось только вписаться. И точка.
— А мне?
Да, подумала Тереса. Именно к этому все и сводится.
— Не знаю… В какой-то момент ты отстала, поплыла по течению.
— А ты в какой-то момент превратилась в настоящую сукину дочь.
Наступила долгая пауза. Обе лежали неподвижно. Не хватало только стука решетки или шагов надзирательницы в коридоре, а то можно было бы подумать, что они в Эль-Пуэрто. Старый ночной ритуал дружбы. Эдмон Дантес и аббат Фариа мечтают о свободе и строят планы на будущее.
— Я думала, у тебя есть все, что нужно, — сказала она. — Я заботилась о твоих интересах, я помогала тебе заработать много денег… Я рисковала и работала. Разве этого мало?
Пати ответила не сразу:
— Я была твоей подругой.
— Ты и есть моя подруга, — поправила Тереса.
— Была. Ты же не остановилась, чтобы оглянуться. А есть вещи, которые никогда…
— Черт побери. Несчастная жена, страдающая оттого, что муж много работает и не думает о ней столько, сколько она заслуживает… Ты к этому гнешь?
— Я никогда не претендовала…
В Тересе нарастало раздражение. Все дело только в этом, сказала она себе. Пати не права, потому я и злюсь.
Лейтенант — черт бы ее побрал — или то, что от нее осталось, кончит тем, что повесит на меня все и вся, вплоть до сегодняшнего трупа. Мне и тут приходится подписывать чеки. Платить по счетам.
— Да будь ты проклята, Пати. Кончай разыгрывать сцены из дешевых сериалов.
— Понятно. Я и забыла, что нахожусь в присутствии Королевы Юга.
Она произнесла эти слова со смехом — тихим, прерывистым, отчего они прозвучали еще более едко.
Только подлила масло в огонь. Тереса приподнялась на локте. В висках у нее застучала глухая ярость. Головная боль.
— Что я тебе должна?.. Давай, скажи мне это прямо в глаза. Скажи, и я расплачусь с тобой.
Пати лежала неподвижной тенью в свете луны, видневшейся в уголке окна.