— Может, вы и получите его бесплатно. Но кто знает? Это ведь риск и много хлопот… Вы лишитесь верной прибыли.
Голубые с желтым ободком глаза с интересом воззрились на нее:
— Ваше имя?
— Тереса Мендоса.
— Колумбийка?
— Из Мексики.
Она чуть не добавила; Кульякан, штат Синалоа. В таких делах, как это, подобные факты равносильны верительным грамотам. Но она не прибавила ничего.
Лишняя болтовня до добра не доводит. Языков продолжал пристально разглядывать ее.
— Лишиться. Вы говорите. Убедите меня в этом.
Убеди меня в том, что есть смысл оставлять вас в живых: таков был подтекст. Пати откинулась на спинку кресла: так израненный, измученный петух на арене отступает перед более сильным противником. Ты права, Мексиканка. У меня вся грудь в крови, теперь твой черед. Вытащи нас отсюда. У Тересы язык прилип к небу. Стакан воды. Господи, почему я не попросила стакан воды.
— Если считать по двенадцать тысяч долларов за килограмм, — начала она, — полтонны будет стоить около шести миллионов долларов — это лишь начальная цена. Правильно?..
— Правильно. — Языков смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Настороженно.
— Не знаю, сколько с вас берут посредники, но в Соединенных Штатах за один килограмм можно получить двадцать тысяч.
— Тридцать тысяч для нас. В этом году. Здесь. — Лицо Языкова было совершенно неподвижно. — Больше, чем ваши соседи. Да. Янки.
Тереса быстро подсчитала. Кажется, он клюнул.
Руки у нее, как ни странно, не дрожали. Теперь не дрожали.
— В таком случае, — сказала она, — при нынешних ценах полтонны, размещенные в Европе, принесут около пятнадцати миллионов долларов. — Это куда больше, чем, как сказала Пати, Языков и его партнеры заплатили четыре года назад за тот груз. — Тогда это были — поправьте меня, если я ошибаюсь, — пять миллионов наличными и один миллион в… гм… как сеньор предпочитает называть это?
— Технический материал, — ответил Языков, которого, похоже начинал забавлять этот разговор. — Бывший в употреблении.
Значит, в общей сложности шесть миллионов, продолжала Тереса. Включая технический материал. Но главное — теперешние полтонны, предлагаемые ими, обойдутся ему всего-навсего еще в шесть миллионов.
Выплата первых трех по получении первой трети, оставшихся трех — по получении второй трети, а остаток товара он получит, как только будет подтверждена выплата второй половины. На самом деле они продают ему порошок по себестоимости.
Она заметила, что русский размышляет об услышанном. Но погоди, подумала она. Ты еще не готов, мерзавец. Ты еще не видишь своей выгоды, и мы для тебя пока просто две нищенки, полумертвых от голода.
— Вы хотите, — Языков медленно покачал головой, — заставить нас платить два раза. Да. Эти полтонны. Шесть и шесть.
Тереса наклонилась вперед, опершись пальцами на стол. Интересно, почему они у меня не дрожат, подумала она. Почему мои семь браслетов не стучат, как трещотка у гремучей змеи, если я готова вскочить и броситься бежать.
— Несмотря на это, — удивительно было еще и то, как спокойно звучит ее голос, — у вас останется три миллиона навара от груза, который вы считали потерянным и который, думаю, вы уже сумели компенсировать себе каким-то другим образом… А кроме того, эти пятьсот килограммов кокаина после крещения, если продать их в розницу в вашей стране или где угодно, принесут… дайте-ка подсчитать… шестьдесят пять миллионов долларов. С вычетом прежних и новых расходов вашим людям останется пятьдесят три миллиона долларов прибыли. Ну, пятьдесят, если вычесть три на транспорт, задержки и прочие проблемы. И ваш рынок будет обеспечен на целый сезон.
Она замолчала, неотрывно следя за выражением глаз Языкова; спина у нее была напряжена, желудок до боли сжат в комок от страха. Но ей удалось изложить все сухо и четко, настолько сухо и четко, насколько это было возможно, словно она не швырнула на стол две жизни, свою и Пати, а предлагала обычную коммерческую операцию без каких бы то ни было серьезных последствий. Гангстер, в свою очередь, изучал лицо Тересы, и она ощущала так и впившийся в нее взгляд Пати; но сейчас ни за что на свете она не рискнула бы перевести глаза на нее. Не смотри на меня, мысленно умоляла она партнершу. Даже не моргай, подружка, иначе мы пропали. Пока есть шанс, что этому громиле захочется заработать еще шесть миллионов долларов. Потому что он знает, и я знаю, что язык развязывается всегда. Когда из тебя начинают делать фарш, он всегда развязывается. А они умеют делать фарш.
— Боюсь… — начал Языков.
…Нам больше не о чем разговаривать, закончила про себя Тереса. Достаточно было взглянуть на лицо русского, чтобы понять, что все кончено. Это открылось ей, как вспышка молнии. Мы две наивные дуры: Пати идиотка, и я тоже. Страх, как змея, свернулся у нее где-то в животе. Все паршиво так, что хуже некуда.
— Есть еще кое-что, — экспромтом выпалила она. — Гашиш.
— Что? Гашиш?
— Я знаю эту работу. А у вас гашиша нет.
Языков взглянул на нее с легким недоумением:
— Конечно, у нас есть.
Тереса снисходительно покачала головой. Только бы Пати не открыла рот и не погубила все, мысленно взмолилась она. В голове у нее странно отчетливо выстраивался путь, по которому следовало идти. Внезапно открылась какая-то дверь, и та молчаливая женщина, что временами была похожа на нее, встала на пороге, наблюдая за нею.
— Полтора года назад, — снова заговорила Тереса, — вы торговали в розницу то тут, то там, и сомневаюсь, чтобы с тех пор что-то изменилось. Я уверена, что вы по-прежнему находитесь в руках марокканских поставщиков, гибралтарских перевозчиков и испанских посредников… Как все.
Гангстер поднял левую руку — ту, что с кольцом, — и прикоснулся пальцами к своему лицу. У меня есть тридцать секунд, подумала Тереса, чтобы убедить его, прежде чем мы встанем, выйдем отсюда и бросимся бежать — и будем удирать, пока нас не поймают дня через два. Черт побери. Это совсем не смешно — смыться от тех, кто послал ко мне киллеров в Синалоа, и забраться так далеко, чтобы здесь со мной проделал то же самой какой-то русский бандит.
— Мы хотим предложить вам кое-что, — продолжала она. — Сделку. Из этих шести миллионов долларов, подлежащих выплате в два срока, вторую половину вы оставите у себя как участник дела, а взамен предоставите необходимые средства.
Повисло долгое молчание. Русский не сводил с нее глаз. А я просто индейская маска, думала она. Я бесстрастная маска, играющая в покер, как Рауль Эстрада Контрерас, профессиональный игрок, люди уважали его, потому что он играл честно и так далее, во всяком случае так говорится в балладе, и этот сукин сын не дождется, чтобы я даже глазом моргнула, потому что я рискую своей шкурой. Так что пускай смотрит на меня. Хоть сверху, хоть снизу.