О положении на фронте особо ничего известно не было. Единственными источниками информации были сводки СовИнформБюро, редкие доклады Паршина и Козлова о деятельности их подразделений на фронте и сообщения полковника Третьякова.
Авиагруппа Паршина действовала на Вяземском направлении, обеспечивая снабжение наших частей в котле, прикрывая их с воздуха и нанося бомбовые удары по рвущимся к столице танковым колоннам немцев.
Бронегруппа Козлова действовала в районе Химок. Где совместно с остатками 8 и 25 танковых бригад, отражала атаки гитлеровцев. Была она там не одна. Лаврентий Павлович для совместных действий с бронегруппой все же выбил у ГШ гаубичный полк. По докладам это сильно помогло в выбивании танковых колонн противника и удержании оборонительных позиций.
Очень хорошо показали себя наши ремонтно-эвакуационные бригады, действовавшие в составе бронегруппы. Технари не только вывозили и восстанавливали принадлежащую бронегруппе подбитую технику, но успевали еще и чужую прихватить как нашу (других частей) так и противника. При этом у них постоянно возникали перестрелки с врагом, но использование бронированных эвакуационных машин (на базе безбашенных танков Т-28 и Pz. III) очень помогало. Да и танкисты с минометчиками прикрывавшие ремонтников не зевали, накрывая своим огнем выявленные огневые точки. Ту технику, что можно было восстановить в полевых условиях после ремонта сразу же шла в подразделения, остальная вывозилась на нашу базу. Где уже скопилось достаточно много подбитых, требующих ремонта или разборки бронированных машин и другой техники. Парни старались брать к нам только те машины, что мы реально своими силами могли восстановить. Это были танки Pz. II, Pz. III, Pz. IV, StuG III и Pz.38(t), все модификации бронетранспортеров Sd.Kfz.250 и автотранспорт. Кстати, ремонтники, наилучшим для ремонта танком считают чешский Pz.38(t), так как он имеет довольно простой и надежный двигатель и несложные механизмы трансмиссии. Если он не горел, то, как правило, восстанавливался. В то же время практически все немецкие танки требовали гораздо более деликатного обращения.
Машины, что требовали большого ремонта, пришлось сдавать на заводы и базы ремонтно-эксплуатационного управления (РЭУ) ГАБТУ КА и сразу семи наркоматов. Специалистов по ремонту там не хватало и стоянки были забиты битой техникой (особенно с учетом того что многие части после указа Ставки теперь старались эвакуировать битую и неисправную технику, а не бросать где придется, да и деньги неплохие платили за это). Поэтому на нашу ремонтную базу и ремонтников попытались наехать и забрать от нас, с передачей в РЭУ ГАБТУ РККА. Отстояли. Нарком не дал, а то бы совсем плохо было. Техники собрали много, а ремонтировать ее было бы некому. И так с запчастями плохо.
Опять-таки, кстати, сработала одна из моих информационных бомб донесенных до Наркома. Третьяков совсем недавно сообщил, что по указанию Берии на танковых заводах была проведена проверка, которая подтвердила мою информацию по фальсификации количества выпущенных танков. Некоторые руководители танковых заводов, доставленные с фронта подбитые и неисправные танки — ремонтировали, перебивали номера, заново красили и выдавали за вновь выпущенные. Чем резко повышали отчетность по выпущенной продукции, а это деньги, премии, почет и награды. За что уже поплатилось несколько директоров заводов в т. ч. и Ленинграде…
Ну да это еще ничего. Глядишь еще что сработает из того что я говорил Наркому и тогда посмотрим, как изменится дальнейшая история.
Из воспоминаний старшего лейтенанта Черкашина, командира 7-й роты 3-го батальона 653-го полка (РИ).
«… перед штурмом так называемых Наполеоновых ворот, что на Смоленском направлении, нас, командиров рот и батальонов…, собрал командир полка подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента.
— Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, — сказал Сковородкин, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. — Ну, кто хочет примерить?
Почему-то охотников не нашлось. Я бы давно шагнул первым, но не хотелось быть выскочкой в глазах товарищей. Не знаю почему, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому, что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак „Гвардия“, а может, потому, что я еще не утратил спортивной формы — до войны занимался вольной борьбой в спортсекции.
— Ну-ка давай, гвардеец, попробуй!
Я вышел, взвалил панцирь на грудь, и Сковородкин помог мне застегнуть ремни на спине. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат… „Не человек, а танк“. Сделал несколько ружейных приемов. Вроде бы ничего, и даже уверенность почувствовал — пуля не достанет, а уж штык и подавно не возьмет.
— Ну, как, — спрашивает подполковник Сковородкин, — кто хочет одеть свои роты в панцири?
Желающих снова не находится, командиры между собой переговариваются, смотрят на меня и подполковника с недоверием. Все-таки дело новое, что ни говори, а панцирь тяжел, движения стесняет, в наступательном бою ловкость да сноровка спасают жизнь не хуже иного щита.
— Так что, нет добровольцев? — повторяет подполковник весьма удрученно.
Эх, думаю, завалят эксперимент. Нельзя же так просто отказаться, не испытав панцири в деле.
— Есть, товарищ подполковник! Давайте в мою роту.
— Так тому и быть, — улыбнулся командир. — Войдешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты.
Остальные две роты надели панцири в приказном порядке. Никто особенно и не сетовал. Наполеоновы ворота наш полк пытался взять трижды, и всякий раз мы откатывались под кинжальным ружейно-пулеметным огнем. Немцы выкашивали целые цепи перед своими укрепленными позициями. Пытали счастья и другие полки, но и они несли тяжелые потери. Может, бронезащита поможет?
Теперь, когда в роту доставили около ста панцирей, я детально изучил новизну. Лист из высококачественной стали толщиной в 3–4 миллиметра был выгнут по форме груди. На левом плече он крепился специальной лапой, а на спине пристегивался ремешками. Слой металла, как гарантировали инженеры-конструкторы, предохранял от пуль, выпущенных с расстояния не ближе пятидесяти метров. Однако дистанцию „безопасного выстрела“ можно было сократить вдвое. Для этого вверх откидывалась нижняя часть панциря, которая крепилась на животе, на поперечном шарнире типа шкворня. Правда, при этом открывался живот, но зато грудь находилась под двойной защитой. Шарнир позволял пехотинцу сгибаться, что увеличивало подвижность „бронированного бойца“.
Солдаты с интересом примеривали стальные доспехи. Спорили, нужны они или нет, спасут ли от осколков…
И вот в один из дней моя рота, облачившись в „латы“, изготовилась в траншее к броску. Накануне я рассказал бойцам, что идем штурмовать те самые Наполеоновы ворота, в которых в 1812 году разгорелась жаркая битва за Смоленск, и что в ней участвовали и кутузовские кирасиры — тяжелая кавалерия, закованные в кирасы, латы, наподобие тех, что надели на себя и мы.