– Неплохо. Так рассказывала твоя бабушка?
Она отрицательно помотала головой. И снова глянула на Корсо – серьезно и задумчиво.
– Нет, один приятель, Билето. – Произнеся это имя, она на миг запнулась и наморщила лоб, как маленькая девочка, открывающая страшную тайну. – Он любит коней и вольный ветер… Другого такого оптимиста я не встречала… Он все еще верит, что вернется на небеса!
Они прошли почти весь мост. У Корсо возникло странное ощущение, будто чудища с водостоков Нотр-Дам следили за ними. А ведь и они, эти чудища, тоже были подделкой, как и столько прочих вещей. Их не было там – не было их адских гримас, рогов и унылых козлиных бород, – когда степенные мастера, закончив работу, потные и гордые, выпили по стакану крепкого питья и глянули наверх. Их не было там, когда Квазимодо метался по звоннице, страдая от несчастной любви к цыганке Эсмеральде. Но теперь, после Чарльза Лоутона с его целлулоидным уродством, после Джины Лоллобриджиды, которую казнили на площади под их сенью, – вторая версия, техноколор, непременно подчеркнула бы Никон, – уже трудно было представить собор без этих мрачных неосредневековых часовых. Корсо вообразил, какая картина открылась бы ему с высоты птичьего полета: Новый мост, дальше – узкий, темнеющий в свете прозрачного утра мост Искусств над серо-зеленой лентой реки, а на нем – две крошечные фигурки, которые незаметно движутся к правому берегу. Мосты и черные лодки Харона, неспешно проплывающие под каменными сводами и арками. Мир – это берега и реки, текущие меж ними, мужчины и женщины, которые пересекают реки по мостам либо вброд, не догадываясь о последствиях сего акта, не оборачиваясь назад и не глядя под ноги, не бросив монетки лодочнику.
Они вышли к Лувру и постояли перед светофором, прежде чем перейти улицу. Корсо поправил лямку своей холщовой сумки на плече и рассеянно глянул сначала направо, потом налево. Машин было множество, и он по чистой случайности обратил внимание на одну, которая как раз в этот миг пролетала мимо. И Корсо буквально окаменел, уподобившись чудовищам с Нотр-Дам.
– Что случилось? – спросила девушка, когда зажегся зеленый свет, а Корсо все не двигался с места. – Ты что там, привидение увидел?
Да, он увидел привидение. Но не одно, а целых два. Оба расположились на заднем сиденье улетавшего прочь такси и оживленно беседовали, поэтому Корсо не заметили. Женщина – очень привлекательная блондинка; он тотчас узнал ее, несмотря на шляпу с короткой вуалью, опущенной на глаза. Это была Лиана Тайллефер. А рядом с ней, обняв ее за плечи, сидел Флавио Ла Понте, который демонстрировал свой неотразимый профиль и кокетливо поглаживал кудрявую бородку.
Они подозревали, что у него нет сердца.
Р. Сабатини. «Скарамуш»
Корсо был из числа людей, наделенных редким даром: он умел мгновенно находить себе преданных помощников – иногда за деньги, иногда просто в обмен на улыбку. Как мы уже убедились, было в нем что-то – полунаигранная неуклюжесть, гримаса своенравного и симпатичного кролика, рассеянный и беспомощный вид, совершенно не соответствующий его нраву, – из-за чего люди готовы были оказывать ему всяческое содействие. Некоторые из нас, знакомясь с Корсо, испытали это на себе. Не стал исключением и Грюбер, портье из «Лувр Конкорд», с которым Корсо имел дело уже лет пятнадцать. Грюбер был человеком суровым и замкнутым, с бритым затылком, и в уголках губ его застыли складки, отличающие игроков в покер. Во время немецкого отступления 1944 года он, шестнадцатилетний хорватский волонтер, рядовой 18-й мотопехотной дивизии вермахта «Хорст Вессель», получил русскую пулю, которая задела ему позвоночник. Итог – Железный крест второй степени и три неподвижных позвонка. Вот почему он так напряженно и замедленно двигался на своем посту – словно торс его сковывал стальной корсет.
– Мне нужна помощь, Грюбер.
– Я всегда в вашем распоряжении.
Корсо почудилось, что вставший по стойке «смирно» портье щелкнул каблуками. Форменная куртка цвета бордо с золотыми ключиками на лацканах придавала старому отставнику еще более бравый вид, что очень нравилось тем клиентам из Центральной Европы, которые после крушения коммунизма и раскола восточного лагеря приезжали в Париж, чтобы рассеянно осмотреть Елисейские поля, а в душе мечтали о четвертом рейхе.
– Ла Понте, Флавио. По национальности испанец. А также Эрреро, Лиана Эрреро; хотя она может зарегистрироваться под фамилией Тайллефер или де Тайллефер… Я хотел бы знать, не остановились ли они в одной из парижских гостиниц.
Он написал имена на карточке и передал ее Грюберу, приложив пятьсот франков. Корсо, когда давал чаевые или подкупал кого-то, умел особым образом пожать плечами – мол, нынче я тебе, завтра ты мне, – отчего все дело обретало форму дружеского взаимообмена, почти сообщничества, и трудно было понять, кто и кому в действительности оказывает услугу. Грюбер привык иметь дело с испанцами из «Евроколор Иберия», итальянцами в отвратительных галстуках и американцами с сумочками TWA [107] и в бейсболках – и бормотал вежливое «merci m'sieu», получая от них жалкие десять франков. Теперь же он, не моргнув глазом и не поблагодарив, описал рукой изящный полукруг и сунул в карман весьма крупную купюру. На лице его появилась непроницаемая маска крупье, которую он приберегал для тех немногих, кто, как Корсо, еще помнил правила игры. Грюбер ремесло свое осваивал в ту пору, когда клиенту достаточно было поднять бровь, чтобы служащие отеля безошибочно поняли, чего именно тот хочет. Но теперь настали иные времена, и дорогой его сердцу мир старых европейских гостиниц помнили лишь немногие посвященные.
– Господин и дама проживают вместе?
– Не знаю. – Корсо скривился, вообразив, как Ла Понте выходит из ванной комнаты в расшитом халате, а вдова Тайллефер полулежит на постели в шелковой рубашке. – Но эта деталь меня тоже интересует.
Грюбер слегка склонил голову – всего, на несколько миллиметров.
– Мне понадобится несколько часов, господин Корсо.
– Знаю. – Корсо прогулялся взглядом вдоль коридора, соединяющего холл с рестораном; девушка стояла там – куртка под мышкой, руки в карманах джинсов – и разглядывала витрину с духами и шелковыми косынками. – Что касается ее…
Портье достал из-под стойки карточку.
– Ирэн Адлер, – прочитал он, – британский паспорт, выдан два месяца назад. Девятнадцать лет. Адрес: Лондон, Бейкер-стрит, 221б.
– Вы шутите, Грюбер.
– Разве я посмел бы, господин Корсо. Так значится в паспорте.
Губы старого солдата СС тронула легчайшая, почти неразличимая улыбка. Правда, по-настоящему улыбающимся Корсо видел его лишь однажды: в тот день, когда пала Берлинская стена. Охотник за книгами глянул на коротко подстриженные седые волосы, на неподвижную шею, на кисти рук, симметрично опущенные на стойку. Старая Европа – или то, что от нее осталось. Ему слишком много лет, чтобы, рискнув всем, возвратиться домой и уже на месте убедиться, что в воспоминаниях многое почему-то было другим – и колокольня в Загребе, и светловолосые приветливые крестьянки, от которых пахло свежеиспеченным хлебом, и зеленые равнины с реками, и мосты через реки, мосты, которые он дважды видел взорванными – в юности, когда убегал от партизан Тито, и по телевизору осенью девяносто первого (они взлетели на воздух перед самым носом у сербских четников). Именно так он все это себе и представлял, когда в своей комнате перед выцветшим портретом императора Франца-Иосифа снимал бордовую куртку с золотыми ключиками на лацканах – так же торжественно, как снимал бы мундир австро-венгерской армии. Он наверняка ставил пластинку с «Маршем Радецкого», потом наливал себе стакан красного вина и мастурбировал, смотря по видео фильмы с Сисси.