Миссис Томас обвела взглядом всех сидевших за столом и снова уделила должное внимание еде. На этот раз ее уже никто не торопил: развязка конфликта была всем ясна, и ей позволили наслаждаться пирожками и соком манго.
Отодвинувшись от стола, она так закончила свое повествование:
— Итак, Савубона остается у нас, и как раз перед моим отлетом из Англии мне позвонил адвокат Ройбена Джеймса и сообщил, что его клиент отзывает все свои претензии на возвращение долга и на Савубону и просит извинения за свои действия. Савубона остается нашей, — повторила миссис Гвин Томас, — и это самый лучший подарок нам всем к Рождеству!
Все поздравляли друг друга, чокались чашками с соком, а когда шум утих, Мартина спросила бабушку:
— А насчет того ключа, помнишь? Он пригодился?
Она говорила про ключ, который миссис Томас перед отъездом в Англию случайно нашла в конверте вместе с запиской от мужа.
— Да, — ответила бабушка, — я навестила ваших соседей по Хемпширу, и миссис Мориссон напомнила мне, что твоя мама задолго до пожара оставила ей на хранение чемодан-сейф твоего дедушки по его просьбе. Миссис Мориссон как-то потом писала мне — спрашивала, прислать ли чемодан, но я не придала этому значения и даже забыла ответить. Или она забыла ответить на мой ответ.
— И что же там было, вы знаете? — спросил Бен.
— Теперь знаю и, кажется, догадываюсь даже, отчего мистер Генри Томас хотел, чтобы содержимое чемодана находилось подальше от него и от его родных. Потому что там были бумаги, связанные с проектом Ройбена Джеймса и его напарника Мерфи. Проект назывался «Ковчег», и за попытку его осуществить Джеймса и Мерфи собираются теперь судить в Намибии. Об этом уже напечатано в газетах. Подозреваю, что моего Генри они в свое время втянули в свое дело, и тот согласился, но потом, когда разобрался, порвал с ними. Чего они ему не могли простить и, возможно, даже заказали его убийство, а потом нацелились и на Савубону. Но это теперь доказать невозможно.
Она замолчала: ей тяжело было говорить. И все долго хранили молчание.
Потом миссис Томас с глубоким вздохом сказала:
— Но теперь… теперь мы зато понимаем, как нам повезло, что этих людей вывели на чистую воду и наказали. И мы с облегчением отпразднуем Рождество…
* * *
Близилась полночь, когда Мартина и Бен вышли из дома в сад и окунулись в наполненную звездами тьму. Мартина негромко свистнула с помощью свистка, и почти сразу к воротам подбежал белый жираф. Он был готов к ночной прогулке, но сегодня Мартина не хотела волновать бабушку и просить разрешения. Сегодня она хотела пригласить Джемми к ним. Не в дом, к сожалению, а в сад.
Возможно, что визит такого гостя не вполне одобрит старик Сэмпсон, в чьем ведении находятся садовые клумбы и дорожки, но, по крайней мере, ни львы, ни змеи здесь угрожать не будут — так что бабушка может быть вполне спокойна.
Джемми не удивился и не заупрямился, когда Мартина впервые в его жизни повела его в сад: ведь с ним была она — и, значит, все идет, как надо.
Ребята улеглись на траву под душистыми кустами жимолости, Джемми возвышался рядом, с удовольствием слизывая тонким языком сладкий нектар с колокольчиков и наслаждаясь обществом, в котором находился.
Те же чувства в отношении общества испытывала и Мартина. С ней был ее любимый жираф, которому уже не грозят ни жестокие эксперименты, ни продажа в зоопарк, в цирк или еще куда-нибудь. С ней был ее лучший друг — можно сказать, проверенный и испытанный во многих жизненных обстоятельствах и доказавший свою смелость, честность, верность, доброту. Всех его достоинств не перечесть! И она может гордиться, что их судьбы так тесно переплетены.
— О чем задумалась? — услышала она тихий голос Бена.
Он приподнялся и сел. При свете луны и звезд Мартина видела его лицо, спутанные темные волосы, блестевшие в темноте глаза. Она вспомнила, как всего год назад, когда впервые познакомилась с ним в школе, он показался ей маленьким, худым, как щепка, и совсем не интересным. А сейчас… Сейчас он был широк в плечах, мускулист, высок… И красив. Да, красив.
— Я думаю, — ответила она, — что скоро мне исполнится уже целых двенадцать, и мы с тобой перейдем в старшие классы.
— Чем старше, тем, говорят, больше проблем, — сказал Бен. — Хотя у нас с тобой их и так хватало, правда? А вот что с нами будет, когда по-настоящему вырастем? Может, то самое, что нарисовано на стенке в той, последней, пещере? Помнишь? Будем мотаться по всему свету — спасать китов, белых медведей и других зверей?
— Очень может быть, — ответила Мартина. — И хорошо бы этим всю жизнь вместе заниматься.
— Иначе я и не думаю, — сказал Бен.
Они замолчали, слушая ночные звуки Савубоны, вдыхая запахи красного жасмина и манговых деревьев. А над ними, как серебристая статуя, стоял жираф и, казалось — а может, так оно и было, — его голова упирается прямо в звезды.
Бен взглянул на часы.
— Ой, Мартина! Уже две минуты после полуночи. Рождество началось. И Савубона встречает его вместе с нами.
— И Джемми тоже! — Мартина вскочила на ноги. — Счастливого Рождества, Джемми!
Она поцеловала его, и жираф в ответ ткнулся ей в щеку влажным мягким носом.
Одно из моих отчетливых ранних детских воспоминаний об Африке связано с посещением фермерского хозяйства по соседству с нашим, где я увидела, как мне помнится, наверное, с полсотни слонят. Они были отобраны у их родителей и ожидали отправки в различные зоопарки мира. Я никогда не была поклонницей зоопарков, и в детстве тоже: меня глубоко возмущали сторонники «разрежения пространства», которые считают, что некоторых животных, якобы для их же собственного благополучия, следует переселять с их родных территорий в другие места. Но тогда я была не столько обеспокоена судьбой слонят, сколько очарована ими. Помню, я часами просиживала у ограды из белого камня и любовалась их видом, их играми, тем, как они бегают на нетвердых еще ногах, как размахивают хоботками…
С годами у меня появилось немало счастливых возможностей бывать рядом со слонами. Я ухаживала за ними, мыла и терла их твердые колючие шкуры, восхищалась красивыми длинными ресницами, наблюдала, с какой детской радостью принимают они водные и грязевые ванны; я ездила на них верхом, а порою подвергалась нападению, когда проезжала слишком близко от них на машине.
Но, подобно Мартине из этой книги, я мало тогда думала и знала об их интеллекте, о необыкновенных способностях, которыми наделила их природа. Так продолжалось до той поры, пока сама не убедилась в удивительных вещах, свойственных им, — к примеру, в том, что они умеют общаться друг с другом на расстоянии многих километров; или что их семейные связи до того сильны и прочны, что молодые слоны, забранные из стада, долгое время страдают от одиночества и от ночных кошмаров.
Во время работы над этой книгой мне удалось провести несколько месяцев с ними вплотную, изучая их поведение, их (да, да!) мысли. То, что я узнала, еще больше убедило меня в том, что слоны в большой опасности, и человек обязан сделать все, что в его силах, чтобы их уберечь — хотя бы от нашего вредоносного вмешательства, и дать им возможность спокойно жить в их сложно устроенных, но так любимых ими сообществах. Добиться этого возможно, только если мы по-настоящему захотим и сможем понять слонов.