– Прошу вас, моя дорогая дочь, доверьтесь мне, так как я чувствую… наконец… я предчувствую, что…

– Хм… Сколько прекрасных, сильных и доблестных мужчин. Безусловно, Жан был изувечен раненым оленем шесть лет назад, Филипп убит грабителями двумя годами позже. Но мой отец скончался, явив те же симптомы, что сейчас у Гийома, точно так же, как мой старший Франсуа… муж Маот.

– К чему вы клоните? – шепотом спросила мать. Сомнение поселилось в ней с самого начала болезни Гийома.

– Верите ли вы, матушка… верите ли вы, что вся эта череда печальных событий и в самом деле не более чем несчастные случаи?

Беатрис де Виготрен допила свой стакан, избегая встречаться взглядом с дочерью, которая снова заговорила:

– Не может ли за этим стоять чья-то злодейская рука…

– Злой умысел? – выдохнула Беатрис, зажимая себе рот рукой, настолько чудовищным показалось ей это предположение. Чудовищным, но все более и более убедительным.

– Пугает, не так ли? – заметила Агнес. – Однако эта серия смертей мужчин… наследников титула и состояния…

– И вы считаете, что…

– Я думаю, что происходит самое худшее, что можно предполагать, матушка.

Имя Маот так и не было произнесено, но, однако, оно витало в воздухе между женщинами, сидящими за столом.

– Какой ей толк, если ее… если Гийом умрет в свою очередь, если он последний наследник по прямой линии? – рассудительно произнесла мадам де Вигонрен.

– Приемлемый довод, потому что тогда она потеряет почти все, за исключением скромного наследства, оставленного ей мужем. Но если Антуан Мешо совершит невероятное чудо и Гийом избежит когтей смерти? – заметила Агнес.

– Об этом, дочь моя, следует спросить у самой себя. Во всяком случае… если ваши подозрения на чем-то основаны… каким образом можно довести моего внука до такого состояния, чтобы затем его спасти?

– Достаточно крохотной порции яда, чтобы произвести все нужные эффекты без риска убить ребенка. И, должно быть, чтобы отвести от себя подозрения.

– Я вся дрожу от ужаса при одной мысли о подобных кознях.

– Я тоже. Во всяком случае, прежде всего я думаю о своем сыне Этьене. Если в доме и вправду свирепствует злоумышленник или злоумышленница… Необходимо раздавить эту змею быстро и безо всякой жалости.

– Когда должен вернуться ваш супруг, моя душенька?

– Эсташ больше не должен задерживаться. Я ожидаю его к концу недели. Признаться, при таких обстоятельствах его отсутствие вызывает у меня тревогу.

21

Ножан-ле-Ротру, октябрь 1305 года.

Чуть позже

В конторе по найму лошадей и повозок Ардуина Венеля-младшего ожидало короткое послание, состоящее из одних намеков и подписанное Бернадиной. Проницательная служанка не знала, где ее хозяин остановился в Ножане, но прекрасно понимала, что Фринган всегда окружен заботой и вниманием, поэтому вряд ли его поместят в темный захламленный сарай какой-нибудь таверны. Ардуин узнал ее ровный старательный почерк. Несмотря на то, что палачи принадлежат к презираемой касте, почти все они умеют читать и писать.

Мой обожаемый хозяин,

Беллем – секретарь заместителя бальи – вызывает вас к себе. С тех пор как вы уехали, он уже три раза приходил и был похож на курицу, которая без толку суетится во дворе. Он ждет, а точнее, уже требует, чтобы вы приехали как можно скорее. По какой причине – вы сами знаете.

Ваша преданная, почтительная и любящая

Бернадина.

У мэтра Высокое Правосудие вырвался усталый вздох. Боже милосердный, он совершенно забыл о своих обязанностях, от всей души надеясь, что ничто ему о них не напомнит. Назавтра ему нужно будет вернуться в Беллем. А сейчас и он, и Фринган слишком устали, чтобы пускаться в такую дальнюю дорогу, да еще и на ночь глядя.

* * *

В конце трапезы Венель-младший вдруг ощутил полнейшее изнеможение. Он выпил всего один стакан вина и отказался от щедрой порции сливового крема с цукатами, предложенной матушкой Крольчихой, которая была восхищена его возвращением.

Распрощавшись с трактирщицей, Ардуин поднялся к себе в комнату. Из окна он помахал рукой псу, который теперь стал Энеем [152] , потому что любовь, которая настигла героиню – молодую Лавинию, – была такой же «внезапной и быстрой, как укус собаки». Конечно, это чересчур изысканное имя для такой тощей дворняги, потомка пятнадцати отцов, но, в конце концов, должно же у бедного животного быть хоть что-то красивое. Пес с запутанной родословной посмотрел на него и часто завилял хвостом.

– Спи, пес. Ты сыт благодаря щедрости матушки Крольчихи.

Непонятная усталость разлилась по всему его телу, ставшему невероятно тяжелым. Неловкими движениями Ардуин разделся и улегся на кровать.

Странное дело: он думал, что сразу же провалится в забытье, но сон упорно не шел к нему. Палач почувствовал довольно приятное головокружение, как это бывает ночью во время лихорадки. Закрыв глаза, он погрузился в полусонное состояние. Перед внутренним взором мелькали картинки, смешиваясь в его сознании, постепенно теряя четкость и связность.

* * *

Мари де Сальвен пристально смотрела на него; их разделяла стена пламени. На шее молодой женщины поблескивал какой-то медальон. Но ведь у приговоренных отбирают украшения. Длинные волосы цвета спелой пшеницы каскадом спускались до самой талии. Но их же тогда обстригли… Тишина. Плотная тяжелая тишина. Ни потрескивания огня, ни разговоров или смешков из открытых ртов зевак, собравшихся поглазеть на казнь. Ардуин ей улыбался, казалось, совершено не замечая, что она сейчас будет поглощена огнем. Он слышал свой собственный голос, спокойный и радостный:

– Простите, но я ничего не слышу, что вы мне говорите, дорогая.

Она улыбнулась ему в свою очередь сквозь красно-желтые языки пламени, бросив:

– Ничего страшного, милый, подождем до завтра.

Два их голоса в безмолвной вселенной.

* * *

Он снова был на прежнем месте, мелкий дождик смачивал булыжники мостовой. Никаких признаков костра. И все та же непроницаемая тишина. Однако дети играли, гонялись друг за другом, кумушки болтали, бродячие торговцы катили ручные тележки и орали, расхваливая несравненные достоинства предлагаемых продуктов, безделушек или кухонных горшков. Старая истощенная седая нищенка прошла мимо, обратив на него взгляд голубых глаз, цвет которых вызывал в памяти холодное море. И никакого шума. Можно подумать, что какая-то проказница-фея [153] пошутила с миром, лишив его звуков. Ардуин не слышал даже шелеста шелковистой ткани у себя за спиной. И ему не приходило в голову повернуться. Раздался легкий шум. Чьи-то руки обняли его сзади, к нему прижалось твердое и худое тело, теплое дыхание овеяло затылок, и нежный голос прошептал: