В моей душе мир, я невиновна… Я желаю видеть вас до самой последней секунды. Вас, священника и эту толпу. Вы будете лицом бесчестья, того, что я уношу с собой в могилу…
Но почему она? Ардуин Венель-младший был достаточно проницательным, чтобы предположить, что Мари была не единственным невинным человеком из тех, кого он за свою жизнь отправил на тот свет. Почему она, почему именно сегодня? Он снова и снова задавал себе этот вопрос, не в силах ответить на него. Может быть, это перст судьбы, как и всегда?
Одна мысль об ужине вызывала у него тошноту, и он отправился спать под немного удивленным взглядом Бернадины, которая служила у него в доме уже два года. Набожная женщина, постоянно раздающая милостыню. Еще молодая вдова нормандского палача, она предпочитала не обнародовать правду о своем прошлом. Всякий раз эта сильная женщина заявляла без пафоса, но и без вызова:
– Мой муж не был ни плутом, ни мошенником, и он не выбирал профессию, которую должен был унаследовать от отца и деда. Молчать об этом для меня все равно что заново родиться. Я будто выплевываю все это из своей памяти.
Бернадина ни о чем не стала спрашивать своего молодого хозяина. Она прекрасно знала, что означает такой затуманенный взгляд, такая пепельная бледность. С ее мужем иногда такое случалось. В такие вечера не было обычных разговоров; муж сидел, уставившись куда-то в пространство невидящим взглядом. В последний раз нечто подобное произошло, когда он исполнил наказание в виде отрубания руки. Осужденный за браконьерство был совсем молод, почти мальчик. На этот противозаконный поступок его побудили муки голода, терзавшие его уже долгое время. Ему не оставалось другого средства, чтобы поддержать свое существование. Обвиняемый клятвенно заверял в этом судей, тщетно взывая к снисходительности и милосердию…
* * *
Ардуин Венель-младший на долгие часы погрузился в дремотное забытье, наполненное обрывками снов, странными и непонятными видениями. Он дрожал в приступе сильнейшей лихорадки, от которой все его тело покрывалось ледяным потом, отчего ночная рубашка моментально делалась мокрой, изо всех сил стараясь сбросить с себя это кошмарное оцепенение, – но тщетно. Как будто беспощадные тиски сдавили ему грудь, перемалывая кости, так же, как он сам делал множество раз. Смутный шум, который наполнял его разум, внезапно стал оглушительным криком. Завывания, душераздирающие жалобы, рыдания, мольбы. Крики, неизменно сопровождающие ужасную смерть, давно ставшую главной частью его жизни. Должно быть, ад так и выглядит – точным подобием его полуобморочных кошмаров. Его корчили сильнейшие судороги, исторгающие из груди жалобные стоны. Он отбивался от охвативших его кошмаров, изо всех сил пытаясь вернуться в сознание. Ему казалось, что к нему притрагиваются липкие теплые руки, терзают его когтями и тащат в какое-то незнакомое место, откуда ему уже никогда не выбраться. Перед мысленным взором Ардуина появлялось отвратительное болото, зыбучие пески, готовые погрести его под собой. Дышать ему становилось все труднее. Женщины, осужденные на смерть, которых он зарыл в землю живыми, вернулись, чтобы неотступно преследовать его. Женщин было не принято вешать из опасения перед непристойным зрелищем, которым могло стать для находящихся внизу платье, задравшееся под ветром [51] . Их целомудрие было спасено, в то время как они задыхались, царапая землю в безумной отчаянной надежде освободиться.
Палач и сам задыхался, заблудившись в той чудовищной стране, откуда он никак не мог выбраться, но внезапно прохладная ладонь прикоснулась к его пылающему лбу. Голос, который он когда-то давно уже слышал, прошептал: «Я вас простила, теперь вы это знаете».
Мари де Сальвен!
Ардуин резко открыл глаза, вытянувшись на своей кровати, будто утопающий, спасенный в тот момент, когда он уже было простился с жизнью. Теперь он снова мог свободно дышать. Почему у него предплечья в крови? Почему их покрывает множество царапин? Ардуин внимательно разглядел свои ногти, но ни под одним не увидел красной полоски. Он встал с кровати и, пошатываясь, пересек комнату. Его губы слиплись от жажды. Ухватившись за перила каменной лестницы, Ардуин с трудом спустился и направился в кухню. Поставив перед собой зажженный светильник [52] , Бернадина устроилась на скамейке, стоявшей возле длинного стола из темного дерева. Услышав шаги, она повернула к нему голову, и ее взгляд остановился на его расцарапанных предплечьях.
– Мне так хочется пить, – произнес Ардуин, с трудом выговаривая слова.
Она встала, чтобы подать ему воды. Палач пил долго, опустошив кружку и протянув ее, прося снова наполнить. После этого он тяжело рухнул на скамейку. Бернадина обтерла ему руки полотенцем, смоченным в настойке мальвы и чабреца. Котелок с теплым снадобьем висел у нее над очагом.
Не дожидаясь, пока он сам заговорит об этом, служанка тихо и внушительно произнесла:
– Про́клятые души иногда могут приоткрыть двери ада. Выйти оттуда не в их силах, но, когда за ними следят чуть менее строго, они пытаются заманить туда других.
– С твоим мужем тоже так было?
– Гм…
– Но она не проклята. Господь принял ее с распростертыми объятиями. Она невинный ангел.
– Кто она?
– Женщина, осужденная на смерть. Как ее звали, не имеет никакого значения.
В самом деле, он предал ее мучительной смерти от огня, а она вырвала его из когтей проклятых душ. Он ее убил, а она его спасла от неведомого кошмара. Во всяком случае, он сам старался себя в этом убедить.
Почувствовав себя полностью обессиленным, Ардуин закрыл глаза и качнулся всем телом вперед, стукнувшись лбом об стол. Глубоко вздохнув, он наконец погрузился в глубокий сон без сновидений.
Бернадина бесшумно встала, прикрутила фитиль в светильнике и приблизилась к спящему. Погладив его по голове, она прошептала:
– Спи. Адские врата снова закрылись. Во всяком случае, на этот раз. Когда однажды ночью они снова приоткроются, ничто на свете не сможет их снова закрыть. Ты это скоро узнаешь. Очень, очень скоро.
Окрестности Мортань-о-Перш,
сентябрь 1305 года
Когда Ардуин Венель-младший проснулся, солнце было уже высоко. Всего нескольких мгновений ему хватило, чтобы понять, что он делает в кухне, развалившись за столом. К нему тотчас же возвратились все ужасы минувшей ночи. Мэтр Правосудие снова принялся разглядывать свои исцарапанные в кровь руки. Множество тонких царапин покрывали его кожу красной сеткой, вызывая воспоминания о кошачьих когтях. Но тем не менее он не испытывал никакой неловкости или боли.