Я стреляю из «мухи» на огоньки выстрелов. Солдата, сидевшего на броне по ходу движения сзади и слева, сносит на землю огненной струей от выстрела…
Странная вещь — человеческая психика. Иногда в моменты наивысшего напряжения тебе может просто зациклить на какой-нибудь мысли. Память цепляется за то, что, в обычной жизни промелькнуло секундным эпизодом…. Я же не купил Машке….
Откуда то с высотки короткими злыми очередями бьёт пулемёт ПКМ, в след за ним закашлял ДШК.
Пули свистят над головой. Рикошетят о броню, разлетаясь в разные стороны с противным визгом.
Даю несколько длинных очередей куда то в сторону. Кусаю губы и кулаки, пытаясь унять дикую дрожь в руках, но понимаю, что это бесполезно, и снова стреляю, стреляю.
Раздаются выстрелы сзади, за моей спиной. На малую долю секунду обжигает мысль — обошли…всё копец.
Но наш БТР продолжает движение в направлении комендатуры, несмотря на то, что машина повреждена и еле ползёт.
БТР встал у входной двери и под прикрытием ОМОНа раненых занесли в комендатуру. Там капитану хотели поставить промедол. В руке у него был зажат шприц-тюбик. Но он уже умер. Живыми на БТР остались водитель, стрелок-оператор и я. Солдат и двое омоновцев слетели с брони.
К месту засады тут же выехала группа. Но боевиков не нашли.
Меня тошнит. Я знаю, что при контузии надо выпить водки. Но я не могу сказать об этом. Язык мой, как деревянный.
В селе работают несколько кафе. Там у огня сидят люди и слушают музыку. Рядом стоят столы, накрытые чистой клеенкой. Можно заказать себе домашнюю еду. Обычный дорожный набор, с учётом чеченских реалий: палёная водка, какой-то подозрительный кофе, шашлык, который не хотят есть собаки, и галушки, приправленные чесночным соусом. За столиком в углу сидят два милиционера. Они тупо и безнадёжно пьяны.
Я уже начинаю понимать, что это единственный способ забыть о том, где мы находимся. У меня болит перевязанная голова и я тоже пьян. Но мечтаю напиться так, чтобы протрезветь только в России.
Рядом с кафе бегают двое чеченских пацанов лет 5–7 от роду. Пацаны зыркают на нас глазами, а потом отбегают на безопасное расстояние и имитируют стрельбу из автомата по сидящим в кафе русским солдатам,
— Паф-паф! тра-та-тата!!!
Из ворот дома выходит бородатый чеченец, хватает пацанов за шкирки и утаскивает домой.
В кафе забегает Першинг,
— Лёха, собирайся, через полчаса в Моздок идёт машина. Тебя сдал Клок.
— Зач-чччем..?
— Что зачем? Уезжать? Или зачем сдал?
— Зачем… сссс-дал…
Понимаешь, есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты. Вот это о нём. Ладно. Разберёмся сами.
Степаныч сказал, что тебя вызывают в прокуратуру. Если не уедешь, тебя отдадут чехам. Сам понимаешь, что с тобой будет. Документы он отправит потом. Держи деньги на дорогу.
Суёт мне в карман несколько мятых купюр. Вытягивает из моего кармана гранату РГД.
— Ос-ссставь…на память.
— Ни к чему. Зачем тебе в дороге лишний геморрой.
Мы обнимаемся. Митя хлопает меня по плечу.
— Езжай. Лечи свою башку. В крайнем случае из тюрьмы тоже есть выход. Это из могилы нет! А мы сейчас на село. Проедем по адресам. Будет очень жёсткая зачистка.
Через несколько часов меня встретил Моздок и его грязные разбитые улицы. Местный таксист, за час довез меня до Прохладного. Я даже успел на фирменный поезд «Осетия».
Уже глубокой ночью я стоял на перроне вокзала родного города.
Через месяц мне пришло письмо, что ребята подорвались на фугасе.
Я очнулся, пошевелил вспухшим и шершавым языком… Это не страшно, это всего лишь сон и я пока ещё жив. Но все мои сны одинаково бесконечны, и страшнее яви. Потому что в них я вижу лица людей, навсегда оставленных там.
Серое чеченское небо, липкую рыжую грязь и кровь. Я ненавижу свои руки, себя, весь народ, допустивший возможность безнаказанно УБИВАТЬ. Я чувствую всем существом, что в такой стране у меня места нет. Я хочу вырваться из этого кровавого человеческого месива в какую-нибудь беззвучную тишину, в тихие поля, в тихие леса, необитаемый остров…
Но я знаю твердо, что уже никуда не вырвусь. Моё прошлое навсегда останется со мной…
Я не убийца, по-житейски говоря.
Не злой, не подлый.
Но было так, что автомат с плеча
И хлестанешь по людям, как мишеням.
Я пули слал, души не теребя.
Я бил врагов. И всё-таки не скрою,
Что каждой пулей будто и в себя…
С тех пор живу с подстреленной душою…