Спустя несколько недель Штауффенберг узнал от своего друга Фридриха Дитлофа фон дер Шуленбурга о планах заговора с целью свержения Гитлера. Эти планы шли от самых высокопоставленных руководителей армии, обеспокоенных возможностью начала войны против Англии, что вынудило бы Германию вести войну на два фронта. Случай с Чехословакией стал детонатором. Все вспоминали о желании фюрера начать военные действия не позднее 1 октября. После отказа Гитлера выслушать возражения, в августе 1938 года, начальник штаба Браухича генерал Бек и начальник штаба абвера [62] полковник Остер решили, что затягивать больше не стоит. Была создана обширная сеть заговорщиков, желавших остановить «бесноватого», пока страна не оказалась втянутой в войну. После вынужденной отставки Бека, случившейся 18 августа, его преемник генерал Гальдер согласился принять участие в заговоре. Он был готов на все, чтобы только нейтрализовать «буйного преступника, кровопийцу». Для этого надо было обезвредить личную охрану диктатора — полк СС «Адольф Гитлер» и захватить органы управления государством. Он поставил командующему Берлинским округом генералу фон Вицлебену задачу арестовать фюрера, чтобы затем судить его. Надежда была на то, что население смирится со свершившимся фактом. Участники заговора были довольно многочисленны. Советник Верховного суда рейха Ганс фон Дохнаний тайно собрал обвинительное досье. Берлинская полиция была вовлечена в заговор в лице полицай-президента графа Хельдорфа и его заместителя Фридриха фон Шуленберга. Политическое решение должен был найти Карл Фридрих Герделер, бывший бургомистр Лейпцига от консервативно-христианской партии, ушедший со своего поста после решения нацистов демонтировать памятник Мендельсону по причине его еврейского происхождения. Рассматривались и другие варианты действий: убийство Гитлера в рейхсканцелярии бывшим руководителем «Стального шлема» Фридрихом Вильгельмом Хайнцем или его помещение в психиатрическое отделение берлинской больницы «Шарите». Для того чтобы добиться как можно более широкого представительства в заговоре и избежать обвинений в том, что он готовился лишь горсткой обиженных аристократов, были налажены тесные контакты с бывшими руководителями-социалистами, такими как влиятельный профсоюзный деятель Вильгельм Лешнер и бывший депутат рейхстага от СПД Юлиус Лебер. Никогда до этого судьба Гитлера не была в такой опасности. Представительной группе генералов, высокопоставленных чиновников и политических деятелей, опекаемых Остером, человеком из тайных служб, поднаторевшим в подпольных действиях, вполне могла улыбнуться удача. Тем более что режим еще не мог похвастаться ни одним военным успехом.
Но для того, чтобы им поверили, надо было, чтобы над страной висела реальная военная угроза, чтобы Англия вступила в игру, если Чехословакия будет захвачена. В Лондон были посланы эмиссары, в числе которых был бывший дипломат высокого ранга Эвальд фон Клейст-Шменцин. Он встретился с сэром Робертом Ванситтартом, руководителем кабинета министра иностранных дел, чтобы уговорить покончить с политикой «умиротворения»: «Дайте мне веское доказательство того, что Англия вступит в войну, если будет произведено нападение на Чехословакию, и я покончу с этим режимом». Ванситтарт выслушал его с рассеянным видом и даже сказал своему окружению: «Это пахнет государственной изменой». Тайные службы Его Величества заговорили о «большом позоре». Британцы, оставаясь в плену древней этики «страна права или не права, но это — моя страна», а также заложниками дипломатии, не различавшей нацизм и прусский милитаризм, не оценили, как изменился расклад сил в Германии.
Мюнхенский сговор положил конец заговору. Без угрозы войны невозможно было совершить государственный переворот. Прекрасная возможность покончить с нацизмом была упущена. Больше такой возможности не представилось. Всю ответственность за это несет Соединенное Королевство.
Неизвестно, что думал Штауффенберг о деталях плана, который стал ему известен. Он явно не был чрезмерно шокирован. В январе 1939 года он пригласил к себе в Вупперталь Рудольфа Фарнера, друга по кружку Штефана Георге, на конференцию по Гнейзенау. В своем выступлении историк сделал упор на противостояние между маршалом и властями Пруссии. Его переписку стали контролировать. За ним самим установили слежку, его начали преследовать. Однако он был одним из главных героев войны за освобождение. Как можно было не уловить между строк, что исполнительность и покорность для воина всего лишь относительный долг? Прежде всего его должны беспокоить интересы родины. Спустя несколько часов после выступления, находясь еще под впечатлением «Хрустальной ночи», Штауффенберг и Фарнер обсуждали возможность выступления против Гитлера. Клаус отказался участвовать в этом, потому что считал, что успех фюрера в деле с Судетами лишил бы заговор всякой легитимности. Но начиная с зимы 1939 года, намного раньше первых поражений вермахта, он перестал отвергать этот вариант в принципе.
Это было вполне естественно потому, что его взгляды на роль офицера были очень широкими. Он изложил их на бумаге после публикации в газете «Милитервиссеншафтлихен рундшау» [63] статьи генерала фон Зоденштерна «Природа солдата», наделавшей много шума в казармах в декабре 1938 года. В ней генерал сожалел об утрате воинского духа, особенно офицерами. Он писал, что возраставшая милитаризация общества сильно размывала офицерскую среду. Считал что тот факт, что хозяева страны надевали на любого клоуна блестящий мундир, не обещал ничего хорошего: наблюдалось упрощение военной профессии, утрата чувства самопожертвования, отмирание аристократической этики офицерского корпуса, абсолютно необходимой, поскольку «люди желают, чтобы ими командовали начальники, чье поведение внушает уважение».
Штауффенберг был полностью согласен с этим анализом. В переписке с генералом, длившейся в течение первого квартала 1939 года, он выражал ему свое восхищение. «Да, — написал он, — необходима вера в абсолютные ценности, не зависящая ни от времени, ни от места, в аристократические принципы поведения и жизни воина». Да, войну можно выиграть, если «часть из нас — все менее и менее многочисленная — сохранит твердое понимание права и сути, а также безупречное поведение офицера и дворянина». Это не имело ничего общего с «рождением, воспитанием или принадлежностью к определенному классу общества», все-таки уточнил он. Но офицерский корпус должен оставаться обособленным. Призванный проливать кровь во благо родины, он имеет особое предназначение в силу естественного выбора: «Мы не можем позволить себе замкнуться в узкий мирок профессиональной деятельности. Мы должны быть готовы сделать все возможное для того, чтобы в зависимости от обстановки огромная сила, от нас исходящая, не могла быть использована бесконтрольно и мы не могли бы ничего при этом предпринять […]. Быть солдатом, быть командиром, быть офицером означает быть слугой государства, стоять на стороне государства и нести всю ответственность, которая с этим связана. […]. Мы обязаны не только уметь бороться за армию в самом узком смысле этого слова, мы должны уметь бороться за наш народ, за само государство, понимая при этом, что вооруженные силы страны и его столпы в виде офицерского корпуса являются настоящей основой государства и представляют собой само воплощение нации».