15 октября 1942 года нас построили и погрузили в транспорт, в дивизию. Мы поехали через Бельгию.
Мы ехали в товарном вагоне, до нас там везли яблоки. Мы съели эти яблоки, попили воды из локомотива и приехали не туда, куда нас везли, а в Пуатье, в карантин – у всех началась дизентерия. Это была бывшая французская артиллерийская казарма. Ничего не было организовано, снабжения не было, мы буквально висели в воздухе. Через неделю мы поехали дальше, и я приехал в Лион, в 13-ю роту. Там я проходил обучение на 7,5-сантиметровые легкие пехотные и 15-сантиметровые тяжелые пехотные пушки. Все это было хорошо, но пушки перевозили не тягачами, а на нас. Особенно хорошо было с 15-сантиметровыми пушками, это было сделано умышленно, мы от этого становились крепче. Когда я в первый раз зашел в туалет во французской казарме, я был потрясен, там была дырка в полу, и больше ничего. Это было мое первое знакомство с туалетами французской системы. Рождество мы встречали во французском баре, там поставили елку, там был открытый балкон, столики на трех человек, на каждом столике были конфеты, шоколад и стоял кувшин с алкоголем. Я не помню, как я после этого попал в казарму, но нас после этого заперли в казарме, и Новый год мы встречали в казарме под арестом.
Потом прошел слух, что нас отправляют в Африку. Мы – «Мертвая голова», «Лейбштандарт», «Дас Райх» и дивизия вермахта «Великая Германия» будут наступать на Александрию. Но наши машины покрасили в белый цвет, и пришел транспорт в Россию. Целью был Сталинград. Я ехал на последней открытой платформе, там стояло 15-сантиметровое орудие, я его охранял. Был февраль, было холодно, я ехал на открытой платформе, наша кухня была в первом вагоне, у меня единственный раз за всю дорогу получилось туда попасть. На вокзалах были полевые кухни Красного Креста, но там обычно никакой еды не было. В Райсхоф, это пограничная станция между генерал-губернаторством (Польшей) и Россией, всего через три пути от меня стояла полевая кухня с супом из лапши. Мимо моей платформы проходил человек, я у него спросил, через сколько времени мы отправляемся, он сказал, через пять-десять минут. Я побежал в полевую кухню за едой, между кухней и нашим эшелоном проходил санитарный поезд, и, когда он прошел, мой эшелон уже ушел. Я остался полуодетый, без ремня и с миской лапши, представьте себе, как я себя чувствовал. Я пошел на вокзал, там мне сказали, что через полчаса идет поезд с цистернами с бензином. Он не останавливается, я должен на ходу запрыгнуть на цистерну. Потом я ехал в товарном поезде, потом на платформе с зенитками, потом в пассажирском поезде, потом я догнал один эшелон нашей дивизии, там мне сказали, где находится моя 13-я рота, потом я в одной деревне нашел мою роту. Я доложился командиру роты, что я вернулся, он послал меня к старшине, старшина меня ужасно ругал, сказал мне все, что он должен был мне сказать.
В любом случае я вернулся в мою роту и поклялся себе не отходить от нее дальше чем на три метра. Это было под Полтавой. Оттуда мы наступали на Харьков, мы взяли Харьков и оттуда наступали на Белгород. Там нас остановили. Мы не поняли, почему мы остановились, мы так хорошо наступали. Там мы пробыли недолго, нас отвели в тыл, и я поехал в отпуск. Я съездил домой, в Хильдесхайм. Когда я вернулся в часть, меня послали учиться в школу унтер-офицеров, в Бреслау-Лисса. После окончания школы я опять получил отпуск, и 22 октября 1943 года я был помолвлен. После этого я вернулся в роту в качестве командира орудия. Там я участвовал в печальной главе – в отступлении до Кривого Рога, потом дальше и дальше. Во время отступления моя пушка на дороге столкнулась со штурмовым орудием, которым командовал кавалер Рыцарского креста. И моя пушка, и его штурмовое орудие пришли в негодность, нам пришлось их взорвать. От моей роты к этому моменту уже практически ничего не осталось, остался командир роты и еще буквально два-три человека. Командир роты не мог нас всех взять с собой, он взял нашего водителя, а нам, со мной было трое, сказал, чтобы мы шли в Дубоссары и там его искали. 90 километров до Дубоссар мы прошли пешком по морозу без какой-либо еды. Там собирали маршевую роту на фронт, но нам туда не хотелось, мы начали искать, где нам переночевать. Мы нашли комнату на первом этаже, прямо на главной улице, что было невероятно. Там мы из 200-литровой бочки из-под бензина сделали парилку и на стволе пулемета прожарили нашу одежду – мы были тотально завшивлены. Однажды утром мы вышли из дома, и прямо перед нашим домом стоял грузовик с тактическими знаками нашей 13-й роты. Мы подождали, когда вернется водитель, но тут возникла новая трудность. Водитель сказал, что на мосту через Днестр машины обыскивают, самовольно ехать в тыл солдатам запрещено. Мы спрятались в кузове грузовика под тем, что там лежало, нас не нашли, и мы снова оказались в нашей роте. Рота стояла в одной деревне, на следующий день мы поехали в Кишинев. В Кишиневе мы разместились в казарме, сходили на представление в театр, и на следующий день меня отправили в Варшаву, на курсы кандидатов в офицеры. Там было как обычно: маршировка, тактика и изучение нового оружия. Потом меня отправили в школу юнкеров в Прагу, это было в июле 1944 года. В октябре 1944 года меня неожиданно вызвали в штаб и там сказали, что меня немедленно отправляют в Бреслау-Лисса, там в пехотном учебном и резервном батальоне формируются две роты. Я поехал на поезде в Бреслау-Лисса, личный состав двух рот уже был там, но пушек еще не было. Потом сказали, что пушек мы вообще не получим, и поэтому нас, артиллеристов, отправили в отпуск.
Мою невесту тем временем призвали в армию, в военно-морские силы, помощницей в штаб, но не на море, а в Санкт-Блазиен, это в Шварцвальде. Там был известный курорт и легочный санаторий, и там разместился штаб Кригсмарине, она там работала. Я не мог решить, куда мне ехать, в Хильдесхайм к родителям или к невесте в Санкт-Блазиен. Я доехал до Эрфурта, там объявили воздушную тревогу, мы выскочили из поезда, попрятались по щелям и попали под американскую бомбежку. После бомбежки никакие поезда в Эрфурте не ходили, но через некоторое время объявили, что идет поезд в Майнц, так что я поехал к невесте. Я доехал до Людвигсхафена, оттуда дальше до Фрайбурга, там переночевал и на следующее утро поехал в Зеебрух. Там железная дорога кончилась, до Санкт-Блазиен было 50 километров, автобусы не ходили, и я пошел 50 километров пешком. Было холодно, шел снег с дождем. В Санкт-Блазиен мне очень повезло, я нашел комнату в отеле, и меня поставили на довольствие в Кригсмарине. Из отпуска я вернулся на день позже, но когда я вернулся в роту, мне старшина сказал, что из тех, кого отпустили в отпуск, я вернулся первым. Моя невеста хотела, чтобы я на ней женился, но я сказал, что я не хочу слишком рано делать ее вдовой. Мне дали в подчинение 30 курсантов, лыжных егерей. Они приставали к молодым девушкам на кухне, и я их как-то полночи гонял по сугробам, после этого они оставили девушек в покое.
Потом, как вы, наверно, знаете, русские прорвались к мосту у вокзала. Была объявлена тревога высшей степени опасности. Весь резервный батальон был разделен на роты, которые должны были занять определенные участки обороны. Моя рота была на Одере у Аурест, это на другой стороне Одера, моста там не было, там был паром. Там было огромное количество беженцев, повозки на лошадях, скот, старики, женщины и дети. Мы получили приказ построить нашу оборонительную позицию. Сначала мы должны были строить оборонительную позицию на дамбе на Одере, но дамба была на 18 метров удалена от реки, и между ней и Одером росли кусты и деревья. Тогда мы построили позицию прямо на берегу Одера. Я не помню, как звали нашего командира роты в тот момент, его быстро заменили, и ротой командовал Отто Люмниус из Вальдорфа. На нашем участке обороны был построенный по всем правилам бункер, с пулеметом MG. Бункер был построен так, чтобы защищать изгиб русла Одера. Справа от нас, вверх по течению Одера, была полоса примерно 120 метров, абсолютно плоская, на ней росло единственное дерево. За ней был участок обороны роты Ваффен СС, а слева от нас, там, где был паром, был вермахт. Ночью мы послали разведку в следующую деревню, там уже были русские. Мы недолго их ждали, через пару дней они были уже перед нами, но без тяжелого оружия. Они попытались на трех лодках переправиться через Одер там, где была плоская полоса. Мы их уничтожили, ни один из них не выжил. Кроме того, вода в Одере была ледяная, кто в нее попадал, выплыть не мог. Одним утром мы потеряли связь с соседней ротой на левом фланге. Мы получили приказ отступить в направлении Бреслау. На нашей стороне, возле парома, был дом, там жила женщина с тремя дочерьми. Когда мы отступали, мы просили ее уйти вместе с нами в Бреслау, но они остались в доме. Я до сих пор думаю, что с ними потом произошло.