Я обрадовалась. Женская одежда, наконец-то! Давно я не нашивала приличной одежды, но в тисках корсета и всего прочего тут же ощутила сладостный комфорт.
Проявив изобретательность, две девушки соорудили мне прическу. Для этого им (сестричкам Фанни и Джен) пришлось позаимствовать у жившей в доме блондинки пучок накладных волос. Локоны показались мне смешными, и я запротестовала, но сестры не прислушались, и вскоре зеркало в деревянной раме засвидетельствовало мне их правоту. Прическа выглядела и впрямь «завлекательно».
Прочие обитательницы одна за другой спустились вниз, чтобы вернуться с различными принадлежностями. В краткий срок моя petite chambre [88] заблистала серебром, золотом и драгоценными камнями, оделась драпировкой из шарфов и шалей. Можно было подумать, меня готовят к какому-то большому выходу; и в самом деле, обычная ночь в Киприан-хаусе требовала подобной подготовки.
К счастью, еще одна насельница, Эжени, светлокожая креолка из Нового Орлеана, не уступала мне ростом, от нее я получила лимонно-зеленое платье из швейцарского муслина с белой атласной отделкой и подходящие по цвету туфли. Туфли слегка жали, но эта боль отвлекала от другой, более сильной. Поскольку Эжени была местами полнее меня, компания воткнула в мое платье не одну дюжину булавок, так что я напомнила себе ощетинившуюся иглами куколку вуду.
Ранее с меня совлекли заношенную дорожную одежду и выдали взамен банную рубашку из чистого батиста, которая, намокнув, липла к телу, как вторая кожа. Одна из сестер отвела меня в дальний темный угол чердака, и я умылась в спешке, хотя теплая вода, морские губки и фиалковое мыло располагали к тому, чтобы понежиться. Мне не хотелось быть разоблаченной или, как выразилась Себастьяна, выдать присутствующим мои «особенности». Что я ведьма, не было секретом, однако им ни к чему было знать о моих…
Но, вернувшись к группе костюмеров, я услышала от одной маленькой ведьмы (судя по произношению, родилась она не здесь) вопрос:
– И что ты любишь больше? Мохнатку или Длинного Тома?
Другие сестры зашикали на Осу (так ее прозвали из-за осиной талии), но все же насторожились в ожидании ответа.
– Наверное, это как две стороны одной монеты, – не найдя ничего лучшего, отозвалась я.
– Ага, – по-ирландски бойко подхватила Лил Оса, – что до монет, то ты попала куда надо: Герцогиня живо тебя научит, как из одной монеты сделать две. У нее мозги что надо.
Все с дружным смехом согласились, и, таким образом, разговор перешел с моей анатомии на деловую смекалку Герцогини. С меня спали оба моих секрета – тяжкий балласт, под бременем которого изнывала моя душа, как некогда обитательницы Салема страдали от гнета пуритан. Спали оба секрета, и я… да, у меня снова потекли слезы. Сцена получилась душераздирающая; встретив со стороны сестер полное сочувствие, я могла бы ее продлить, но помешал корсет – рыдания, судорожные вздохи причиняли боль.
Вскоре на чердаке не осталось ни одной сухой пары глаз. Сестры вынимали и протягивали друг другу кружевные платки; когда же, дабы вернуть их по принадлежности, пришлось изучить монограммы, последовал взрыв веселья. И у некоторых – ведьмин взгляд. Среди последних были сестры Фанни и Джен, а также рыжеволосая красотка, черные зрачки которой почти ничего не оставили от яблочно-зеленой радужной оболочки. Я говорю о Лидии Смэш, или Лидии Ларусс, имевшей нрав под стать талантам. Я узнала, что она в долгу перед Герцогиней за фарфоровый чайный сервиз, который у нее полетел (не на пол, а буквально полетел), когда «любовные ухаживания» некоего расфуфыренного болвана показались ей обидными.
Остальных двух девушек (помимо Фанни и Джен, Эжени, Лил Осы и Лидии) звали Синдерелла (это была блондинка, откликавшаяся на имя Синди) и Адалин. Последняя, совсем молоденькая, приехала за месяц с небольшим до меня из Огасты, штат Мэн. Адалин напоминала едва оперившегося птенца, однако красоты ей было не занимать – пикантная брюнетка с лилейно-белой кожей. Первая, Синди, отчаянно кокетливая, обладала острым язычком, но я все равно к ней привязалась, даром что она, делая вид, будто поправляет мои юбки, так и норовила коснуться «Длинного Тома».
Чувствительная сцена затянулась, но наконец нас отвлек поднявшийся на чердак Элифалет – Герцогинин Эли. Он возвестил, что пора ужинать. И девушки потянулись от меня (с поцелуями) и мимо Эли (с поцелуями) вниз, в столовую.
На чердаке не осталось никого, кроме нас с Эли. Он стоял перед раздвинутой завесой. На нем была белая батистовая блуза с оборками, в чисто пиратском вкусе – рукава с буфами, шнуровка на груди. Если прежде он держался настороженно (грубо, сказала бы я, если б не проявленная им позднее любезность), то сейчас был внимателен и только что не кланялся.
– Так вы мне нравитесь больше, – заметил он, оглядев мою одежду.
Мне хотелось поблагодарить его и признаться, что я и сама соскучилась по женским финтифлюшкам, но новому наряду подобало кокетство, и я невольно произнесла:
– А мне нравится, когда джентльмены, если их комплименты не вполне уместны, держат свое мнение при себе.
– Прошу прощения. – Эли предложил мне руку, и мы молча спустились в столовую.
По длине столовой тянулся стол из темного дерева с тремя подпорками, за которым с удобством расселось бы человек двадцать или тридцать. Его окружали стулья тонкой работы. В свете канделябров были хорошо видны обои с приключениями в южных морях: нагие туземки прислуживают капитану Куку и его команде. Что до еды, какую я впервые вкусила за столом Герцогини, то…
Провизия была необычная, вино – ведовское. Нет, не такое крепкое, как vinum sabbati, к которому я привыкла во Враньем Доле; и все же это была не простая выжимка виноградных гроздей. Помимо жареного мяса и овощей, мне знакомых, Сара и Эли внесли блюда, при виде которых мои новые сестры стонали и облизывались. Очевидно, Герцогиня привезла с собой в Новый Свет вкус к отечественным блюдам – шпигованному кролику, выпечке, украшенной шпинатом, пирогам со сладкой начинкой. (О последних Лил Оса шепнула мне: «Это остатки, большую часть уже съели». Но, взяв кусок пирога и ощутив на языке изюм и пряности, я убедилась, что эти остатки поистине сладки.) Герцогиня сполна вознаградила нас за долгое ожидание, и я в тот вечер сделала ей приятное, подставив тарелку под добавку, потому что была голодна.
Синдерелла, отвечавшая за вино, была выбрана Герцогиней, чтобы произнести здравицу по случаю моего прибытия. Тост был произнесен с подходящей к случаю учтивостью, а затем дополнен еще одним:
– Давайте… – Синдерелла подняла стакан. – Давайте выпьем за то местечко, что влажнеет от неги и нежнеет от влаги. – И все выпили.
– А теперь, можно я? – вмешалась разгоряченная Лил Оса. Герцогиня дозволила, и ирландская ведьма произнесла нараспев:
Выпьем за шлюшку из Перу,