– Да! Это должно быть взрослое письмо. Пиши, Дим.
– Сейчас! – Я включил телевизор и погонял его по каналам. Зачем? Нетрудно догадаться. Боевики повыхватывал, чтобы убедительно написать. Под настроение.
Потом сел за стол и без всяких черновиков накатал:
«Ты, лох моченый! Развернул, в натуре, свой вонючий зверинец на чужой территории. Бабки хватаешь. Делиться, козел, надо. Завтра для начала твой птичник рванем. Подумай».
И подпись – «Группа братков».
А для большей убедительности я допустил несколько ошибок.
– Молодец! – похвалил меня Алешка. – Сразу видно, чей ты брат!
Так кого же он похвалил? Себя или все-таки меня?
И час настал. Вернее – пробил.
Мы дали дяде Федору папину кожаную куртку и мамину золотую цепочку. Она ее все равно не носила. Это была не цепочка, а «златая цепь на дубе том». На такую цепь не то что кота – тигра можно было посадить. Да и не золотая она была, в натуре. Ее маме тетя Наташа подарила. Выбросить-то жалко.
Но дяде Федору она очень понравилась. Он напялил папину куртку прямо на футболку и повесил на шею цепь.
Подошел к зеркалу. Помолчал. А потом сказал с восторгом:
– А я и не знал, что я такой крутой пацан! Типа того.
Да, в этом прикиде добряка дядю Федора стороной надо обходить.
– Поехал! – решительно сказал он. – Письмо давайте.
Через час с небольшим в вагончик-контору «Зверинца» вошел развязный и грубый, не очень молодой парень. В кожаной куртке, с огромной золотой цепью на голой груди.
– Здорово, мать! – сказал он толстой даме и развалился на стуле. – Где твой шеф, в натуре? Бабки считает? Гони его сюда, типа того.
– Я сейчас охрану вызову, – пролепетала дама.
– Зови, блин! – зевнул дядя Федор. – Погромче! А то моим браткам на входе скучно, по жизни.
– Что вам надо? Это ограбление?
Дядя Федор обиделся.
– Мать, к тебе деловой пацан пришел, а ты пургу гонишь! Шефа давай сюда, базар к нему есть.
– А… А его сейчас нет на месте. – Дама дрожала, как осинка под осенним ветром. Как здоровая сосна, точнее. Под ураганом.
– Блин! – дядя Федор встал, пошарил по карманам, вытащил замызганную бумажку. – Отдай ему эту маляву. Секешь?
– С… секу. Это документ?
– Деловое предложение. Здрава будь, боярыня. – И дядя Федор, открыв ногой дверь, вышел из кабинета.
Дядя Федор благополучно вернулся, скинул папину куртку, с явным сожалением снял с шеи «златую» цепь – уж очень она ему понравилась.
Мы с Алешкой переглянулись.
– Дядя Федор, – проникновенно сказал Алешка. – Вы нам очень помогли.
– Как нам вас благодарить? – проникновенно добавил я. – Денег у нас нет.
– А я их не люблю, – признался дядя Федор. – И они меня тоже. Я вот… такие вот цепочки обожаю. Ради красоты.
– Дарю! – сказал Алешка.
Выбросить-то ее жалко.
– Да что ты! – обрадовался дядя Федор. – Да за такой подарок!.. Дим, пиши еще письма! Куда надо снесу! Хоть цельный год носить буду!
И дядя Федор ушел счастливый.
А вечером мама стала рыться в своих шкатулках, приговаривая:
– И куда она делась? Как не надо, так все время под рукой. И главное, здоровенная такая, а затерялась, как маленькая. Отец, ты не брал?
– Что? – отозвался папа из-за газеты.
– Да цепь эту. Что Наташка подарила.
– Попробуй только надеть ее, – пригрозил папа, – я с тобой сразу разведусь. Только ты меня и видела.
– Да я не себе. У нашей вредной Марьи день рождения. – Вредная Марья – это мамина начальница. – Я хочу ей эту цепь подарить.
Папа вздохнул:
– А я и не догадывался, какая ты жестокая.
– Я и сама не догадывалась, – проворчала мама. – И куда она делась? Алексей! Ты цепочку не брал?
– Какую, мам? – невинно захлопал глазами Алешка.
– Большую. Вот такую.
Алешка вздохнул, потупился.
– Алексей! – напомнила мама. – Раскалывайся!
– Я, мама, ее дяде Федору отдал. У него буксирный трос порвался.
Папа рассмеялся, а мама неожиданно сказала:
– Ну и правильно сделал! Зачем нашей Марье буксирная цепь?
Все, что происходило в Ясеневе на следующий день, мы с Алешкой наблюдали со стороны. Расположившись на «расстоянии зрительной связи» от вагончика с попугаями. Стараясь не попадать в поле зрения Вертинара и охранников. Которых стало заметно больше. И которые стали заметно озабоченнее.
Когда Вертинар, боязливо оглядываясь, пошел с тазиком кормить птиц, Ростик покинул нас и смешался с посетителями зоопарка. Так смешался, что мы сразу же потеряли его из вида.
Но зато мы видели, как Вертинар поставил на пол тазик с кормом и вдруг заорал, вылетел из-за сетки и бросился бежать. И все тоже разбежались. И охрана, и зрители. И даже птицы стали разлетаться. Хлопая крыльями. Усиливая панику.
Только один человек не разбежался. Маленький такой, немного пухлый. Он спокойно шел от клеток с большой сумкой. В которой что-то тикало.
Мы пошли за ним следом. Вышли из парка, направились к метро. А навстречу нам летели милицейская и пожарная машины.
Я не выдержал. И позвонил по таксофону в «Зверинец». Алешка при этом шипел мне в спину, как дикая змея.
– Это была злая шутка, – сказал я, когда кто-то в «Зверинце» снял трубку. – Маленькая месть за большие подлости.
И мы поехали домой.
Но сначала зашли к Ростику. Он вытащил Прошкина из сумки и посадил на спинку кресла. Это была очень трогательная сцена.
Прошкин начал прихорашиваться, поправлять перышки, а потом поднял свой красивый хохолок и ласково сказал:
– Р-ростик! Ур-ра! Р-ростик др-рянь! Где Р-ростик шлялся!
А потом вдруг взял и «затикал».
Когда в «Зверинце» все успокоилось и он начал нормально работать, мы поехали на встречу с нашим агентом дядей Ваней.
Возле его чума, как всегда, толпился народ. Умка лежал на спине и, держа бутылку со смесью передними лапами, азартно чавкал и пускал пузыри, совсем как человеческий ребенок. Дядя Ваня, шибко умный, курил трубку и пил чай из «люменевой», как он ее называл, кружки.
Он нам обрадовался, как своим сородичам, встал навстречу, отставив кружку.
– Шибко хороший люди пришли! – Лицо его стало совсем круглым, а глазки совсем исчезли в морщинах. – Чай, однако, пить будем. С баранком. – И к зависти посетителей, дядя Ваня пригласил нас в свой чум.