Мы поднялись на третий этаж, зашли в темный туалет. Иван Кузьмич засветил фонарик, расставил ноги стремянки. Я забрался на нее, снял плафон, вывернул лампу. Причем она вывернулась довольно быстро, будто была не ввернута до конца. Я сунул ее в карман, а новую лампочку ввернул в патрон. Иван Кузьмич щелкнул выключателем – вспыхнул свет.
– Порядок, – сказал он.
А я, спускаясь со стремянки, заметил в углу стул. И на его сиденье чуть видные следы двух кроссовок небольшого размера. Да и лампочка, когда я рассмотрел ее, оказалась целой – не перегоревшей.
Когда мы вернулись в мастерскую, Алешка беспечно сидел на верстаке и болтал ногами.
Мы попрощались с трудовиком и пошли домой. Костя проводил нас внимательным взглядом.
Когда мы отошли от школы на безопасное расстояние, я сказал Алешке:
– Что ж ты стул не убрал?
– Какой стул?
– С которого ты лампочку вывинтил.
– Да я думал, он вам пригодится, а вы стремянку зачем-то потащили.
Он пошарил в кармане и протянул мне штопор.
– Не понадобился. Я все устроил, Дим. Верхняя дырка, где вентиляция, не подошла – заметно получилось бы. Да и она сеткой закрыта. А внизу, Дим, под верстаком, – Блин-картошка правильно сказал – кабель проходит. Дырка для него не очень большая, но трубка пролезла.
В общем, я так его понял. В дырку, которая шла в секретную лабораторию, он просунул конец трубки, пережал ее вместо краника прищепкой, а клизму-грелку замаскировал под верстаком банкой из-под краски.
– Здорово придумал, Дим? – Алешке очень хотелось, чтобы я его похвалил.
Что я и сделал. Хотя, по правде говоря, что все это значит, я узнал только тогда, когда Алешка запустил свое изделие в ход.
Все следующие дни Алешка торчал в химлаборатории. Моей помощи ему пока не требовалось, но он держал меня в постоянной готовности.
– Главное, Дим, – как-то шепнул он мне, – момент не пропустить.
Какой момент? Как не пропустить? Ничего этого он не объяснил. Да я и не требовал. В решающую минуту на корабле должен быть один командир, и я ему полностью подчинился.
А в школе между тем шла своим чередом обычная жизнь. Мы учились – нас учили. Учили нас хорошо, а мы учились… по-разному. И как-то не верилось, что в этой привычной и веселой кутерьме, в подвале, готовится преступление…
А оно готовилось. Никишова и Сельянова Волчков держал при себе, в лаборатории. Козлова он отправил на Школьную улицу с каким-то заданием.
Вскоре тот примчался в школу, заглянул к нам в класс, крикнул: «Дим, пришла!» – и снова исчез.
Бонифаций, наш литератор, прервал свой пламенный рассказ о проблемах Печорина и всех лишних людей разных столетий и спросил:
– В чем дело? Встань, Оболенский.
Лешкина школа даром не прошла, я встал и отчеканил, словно домашнюю заготовку:
– Мама пришла, ключи занесла, можно выйти?
Бонифаций кивнул и продолжил:
– Тема лишнего человека, друзья мои, в контексте всех социальных отношений в России…
Дальше я, естественно, не услышал.
В коридоре меня уже ждала теплая компания – Козлов, Сельянов, Никишов – под командованием Лешки.
Ребята были встревожены, Лешка озабочен.
– Коз… Козлов, – сказал он, – докладывай.
– Чего докладывать-то? Ну, послал он меня к обменному пункту. Говорит: «Сиди на скамейке и жди. Как броневик приедет, дуй сюда». Вот я и дунул.
Так, это ясно. Броневик привез в обменный пункт валюту.
– Никишов! – скомандовал Алешка.
– Он нам сказал: «Потренировались, ребятки, пора на дело. Опыт у вас есть, пройдем нашу сценку на натуре».
– А вы что? – спросил Алешка.
– Мы его на фиг послали, – сказал Сельянов не очень уверенно.
Если они так же неуверенно Волчкова на фиг послали, то толку от этого мало.
– А он что?
Никишов был мрачен, как после двойки в четверти. Или даже за полугодие.
– А он сказал: «Вы, ребятки, вляпались по самые уши. Вы, ребятки, целый месяц в этом подвале наркоту гнали».
– А вы что?
– Мы сказали: мы же не знали! Мы думали, что состав для петард делаем.
– А он что?
– А он говорит: «Незнание закона не избавляет от ответственности. Ваши мамы будут рыдать, плакать и заламывать руки».
– Порядок, – сказал Алешка. – Смена состава. Вы должны выйти из строя по болезни. У вас троих – внезапная эпидемия.
– Нет у нас никакой эпидемии, – грустно произнес Козлов и отхлебнул из бутылки с колой.
– Будет, – сказал Алешка. – Притворитесь, что у вас троих животы заболели. Только очень по правде. Он ведь не дурак.
– А я не умею, – проговорил Козлов.
– Я научу, – сказал Алешка.
Он поморщился, схватился за живот и закряхтел.
– Повторите.
Они повторили.
– Жалкое зрелище, – усмехнулся я.
– Сойдет, – сказал Алешка. – Ему некогда будет в их болячках разбираться – броневик доллары привез.
– Я бы домой пошел, – сморщился вдруг Козлов. – У меня в самом деле живот болит.
Алешка сделал вид, что сильно задумался – как бы помочь ребятам. Решился:
– Моя бабушка врач.
– Ну и что? – спросил Козлов. – Вызвать твою бабушку?
– Зачем? У тебя разве зубы болят? Она зубной врач, стоматолог, по-русски говоря. И когда ее пациент трусит, как Козлов, она дает ему таблетку от страха. Держи, коз… Козлов. Только запивай как следует.
И Алешка раздал ребятам по таблетке. Они выпили и повеселели.
– Мы пошли, – сказал Никишов. – Говоришь, смена состава? Хе!
Когда они спустились в подвал, я попросил Алешку:
– Дай и мне бабушкину таблетку. Что-то у меня коленки слабеют.
Алешка вдруг рассмеялся:
– Дим, это таблетки не бабушкины, а матушкины.
– Какой такой матушки?
– Нашей, Дим. Помнишь, она мне их дала, просроченные. Они у меня долго в кармане валялись. Вот и пригодились.
– Ты что натворил? Ты соображаешь?
– Дим, все должно быть натурально. А друзья твои – не очень-то талантливые артисты.
Первым из подвала вылетел Козлов. Держась за живот, он огромными скачками помчался на третий этаж. Почти сразу за ним вылетели с теми же симптомами Никишов и Сельянов. И помчались в том же направлении.
– Сейчас Волчков выйдет, – спокойно сказал Алешка.