Получилось так здорово и похоже, что все расхохотались. А дядя Гиви – раньше и громче всех.
– Не спи на посту, солдат! Враг не дремлет. Ты, наверное, у склада стоял, да? Патроны у тебя не украли, нет? Какой молодец! Вот возьми халвы. Такой халвы даже в Кулебаках нет.
– В Кулебаках все есть! – возмутился Семечкин.
– Только самих Кулебак нету, – подначил его Горшков.
– Не обижайся, дорогой, – успокоил Семечкина дядя Гиви. – Лучше скажи, когда в город поедешь, меня с собой возьмешь, да?
– Нельзя, дядя Гиви. Посторонних гражданских лиц по уставу нельзя на борт брать.
– Какой я посторонний? Посмотри на меня, а? Высокий такой, красивый. Возьми еще халвы.
Все смеялись, охотно поддерживали разговор. И никто, кроме Алешки, не догадывался, что этот разговор не такой уж невинный, а имеет свой тайный смысл.
Ну зачем знать постороннему человеку, кто и где стоял на посту? Кто и когда поедет в город?
Подозрительно. Даже опасно. Алешка чувствовал, что назревают события.
И самое подозрительное – у дяди Гиви появились какие-то дела с водителем фургона «Хлеб». Они частенько оказывались вместе, о чем-то говорили, и, как правило, при этом рядом с ними никого не было.
С одной стороны, это можно объяснить просто: водитель (кажется, Гена его имя) доставлял в часть продукты по заказу Гиви. А с другой – эта машина вполне могла быть использована для вывоза оружия. Что стоит спрятать его в кузове и заставить коробками с макаронами. Которые так любит старшина Баранкин.
И, кажется, не случайно фургончик «Хлеб» все чаще появляется в расположении полка и останавливается все время в разных местах.
И, кажется, не случайно сегодня водитель оставил свой фургон в части, а сам ушел в город. А Горшков вдруг ни с того ни с сего назначил в ночное дежурство на кухню тетю Мотю и… самого себя. Небывалый случай.
Алешку очень беспокоила предстоящая ночь. Если уж бандиты задумали провести этой ночью разведку, значит, очень скоро они перейдут к серьезным действиям. И помешать им мог только мой брат.
Наступила глубокая ночь. Алешка изо всех силенок старался не заснуть. Это было очень трудно. Длинный день, полный трудов, забот и впечатлений, властно требовал спокойной ночи. В казарме сумрачно, тепло, отовсюду доносится соблазнительное сонное сопение, а то и мощный храп, похожий на рев забуксовавшего танка.
Алешка ущипнул себя за ухо и сказал сам себе: «Считаю до ста и встаю. Таков приказ».
Это он правильно рассудил. Самый большой начальник у каждого человека – это он сам. Когда самому себе прикажешь – отступать не станешь.
На счете «десять» послышались чьи-то легкие шаги и чья-то мягкая ладонь ласково опустилась на его голову. На счете «пятнадцать» он услышал чей-то знакомый добрый голос:
– Спи, Ленька, спи. Завтра рано вставать, спи…
– А ты где? – спросил Алешка, не открывая глаз.
– В Европе, – прошептала мама. – Здесь здорово, похоже на красивый сон. Но я так о тебе беспокоюсь…
– Подумаешь, какие нежности, – пробормотал Алешка, но ему было приятно. – Я о тебе еще больше беспокоюсь.
– А я все думаю: как ты там? Такой маленький, одинокий, среди взрослых грубых солдат. Они все с оружием.
– А ты – среди всяких вежливых европейцев… А они без оружия… Без оружия! Оружие!
Алешка распахнул глаза. Чуть не проспал оружие!
Он вскочил, бесшумно оделся, но обуваться не стал, сунул кроссовки под мышку и на цыпочках стал пробираться меж рядами кроватей.
Вся казарма дружно спала. Кто-то сопел, кто-то чмокал во сне губами, как маленький, кто-то храпел, как застрявший в канаве танк, а кто-то в дальнем углу вдруг громко и возмущенно произнес, не просыпаясь:
– Нет такого города – Кулебаки!
На что из другого угла казармы донесся (тоже во сне) обиженный ответ:
– Есть! Маленький, но есть!
Алешка даже присел от неожиданности и прошептал, успокаивая:
– Есть, есть! Далеко – за горами, за лесами, но есть! Где-то в Европе. Возле Парижа. Спи, Семечкин, завтра рано вставать, спи.
В дежурку дверь была распахнута. Там горел свет. Возле сейфа с личным оружием, как и положено, стоял дневальный со штыком на поясе. Дежурный офицер крепко спал, уронив голову на стол, рядом с телефоном.
Дневальный взглянул на Алешку и спросил шепотом, оберегая сон командира:
– Ты куда?
Алешка сделал вид, что застеснялся:
– Куда, куда… Туда.
– Обуйся, шпингалет, застудишься.
Алешка послушно присел на табурет, надел кроссовки. И вышел в коридор. Спустился на первый этаж.
В умывалке и в туалете тоже было светло. И тихо. Только мерно капала вода из худого крана и гудела под потолком лампа дневного света.
Алешка поежился – было прохладно. Окно туалета распахнуто во всю ширь по приказу старшины Баранкина, который неустанно боролся за свежий воздух во всех помещениях.
Алешка выглянул наружу. Ночь была светлая. Луна, круглая, яркая и огромная, висела на самом верху неба и заливала все вокруг голубым светом.
Алешка забрался на подоконник, лег на него животом, развернулся и сполз на землю. Присел на корточки, огляделся.
Все было спокойно. На земле лежали черные тени от зданий и деревьев. Тускло светились контрольные лампочки на КПП и возле складов и ангаров. Все кругом глубоко спало. Ни за что не подумаешь, что в этой мирной тишине и спокойствии замышляется черное преступное дело.
Алешка зевнул и встал – в первую очередь нужно нейтрализовать Горшкова и тетю Мотю, которые сейчас заканчивают на кухне все нормальные работы. И готовятся к другой работе – подлой.
Стараясь держаться в тени, чтобы не попасться на глаза патрулям и часовым, Алешка окольным путем подобрался к собачьей будке, где, как и вся природа вокруг, безмятежно дрых охранник Сачок. Да еще и солидно при этом похрапывал.
– Тихо! – шепнул ему Лешка. – Молча!
Сачок его послушался, но с такой радостью замолотил хвостом по стенкам будки, будто кто-то стучал палкой по пустой дубовой кадке.
Алешка потрепал его за уши, отстегнул от проволоки цепь и собрал ее в комок, чтобы не звенела.
– Рядом! – так же шепотом скомандовал Алешка.
Сачок по всем правилам обошел Алешку сзади, сел слева от него и доверчиво прижался теплым мохнатым боком.
– Вперед! – скомандовал Алешка.
И две ночные тени – одна на двух ногах, а другая на четырех лапах – бесшумно заскользили к блоку питания.