— Ну что ты, Утя, — обратился он к своей жертве, — разве я сделаю тебе больно? Нет, папа Диблис на такое не способен. Это очистительный огонь.
И он со смехом похлопал себя по колену, призывая Каликсто вернуться на место.
Диблис. Истинное воплощение дьявола.
Не вставая с койки, возле которой стоял маленький столик, кок положил мертвенно-синюю руку на бедро юноши. Помял его тугую плоть, потом провел пальцами по ягодицам юнги (от огня покрасневшим не больше, чем от шлепков). После чего положил руку на его спину и несколько раз сильно толкнул мальчика вперед и вниз, так что тому пришлось наклониться и выгнуться, как выгибается кошка, желающая кота. Это зрелище доставило Диблису огромное удовольствие; в то время как Кэл закусил зубами кусок каната — скорее от стыда, чем от боли, — кок положил обе руки на его зад, разминая и растирая ягодицы, затем повел левой рукой вниз, все ниже и ниже, и ласково, как молочница, взялся за… Нет, излишняя delicatesse, то есть деликатность, не помешает мне продолжить мою повесть. Короче, старый развратник взял в левую руку зримые признаки мужественности моего Каликсто. Затем ударами ног заставил юнгу расставить ноги как можно шире. Теперь жертва оказалась полностью в его власти. Кэл не мог, никак не мог сопротивляться, и кок приступил к делу.
Диблис взял со столика очиненное перо — не стальное, а гусиное, что выглядело довольно архаично, — и с его помощью принялся наносить пунктирные линии будущей татуировки. Он поглядывал, как на карту, на запятнанный кровью рисунок — схему, с которой привык сверяться при рубке мяса.
— Давай-ка сначала займемся огузком, ладно? Это самая нежная, самая деликатная часть, — говорил Диблис, водя пером по коже моего друга.
В тот момент мной руководил не разум — он просто исчез, — а какой-то инстинкт. Впрочем, я не предпринимала никаких действий. Диблису удалось так ошеломить меня, что я не могла пошевелить даже пальцем. Этот злодей, конечно, не предполагал, что за ним наблюдают, и думал, будто Каликсто в полной его власти. Кок наклонился к юноше.
Крепко зажав в левой руке член Каликсто, Диблис тянул юнгу поближе к себе, а сам наклонялся вперед, чтобы взять, попробовать на вкус, внедрить свой язык. О да, язык Диблиса входил внутрь Каликсто и выходил наружу в адском поцелуе и наверняка раздваивался на конце, как у змеи.
Это был знаменитый osculum obscenum — именно таким поцелуем, как гласит молва, ведьмы когда-то присягали на верность дьяволу, а в тот миг я увидела самого дьявола, проделывающего это. С сопением втягивая носом воздух, пуская слюни, Диблис уткнулся в ягодицы юноши с явным намерением совокупиться с ним посредством языка.
Да, мной руководил некий инстинкт. Именно в этот момент я постучала по настилу палубы прямо над головой Диблиса, и тот прервал свое занятие, оставшись стоять с высунутым языком, покинувшим заветную расселину. Он поднимал голову все выше и выше — пока не увидел… Нет, не меня, ибо я отпрянула назад. По правде сказать, я все еще не знала, что делать.
Тишина. Я подползла ближе, чтобы заглянуть в палубный люк и увидеть, что творится внизу. Как я и ожидала, Диблис вернулся к своему занятию и предался тем же усладам, уверив себя, что отвлекшие его звуки либо вызваны качкой, либо шхуна наткнулась на некий плавучий предмет. Мне пришлось постучать снова, на сей раз сильней: тук-тук-тук — три раза, довольно быстро. Теперь это не могли быть плавающие по морю обломки. На сей раз я не отклонилась назад, чтобы исчезнуть из виду. Диблис поднял глаза кверху — его правый глаз блестел, как лунный камень, — и издал удивленный возглас, увидев меня. Я ответила ему тем же, когда он вонзил два увлажненных слюной пальца в раболепно согнувшегося перед ним скулящего пленника.
Инстинкт подсказал мне, что делать; я выдержала его взгляд и сама посмотрела на него в упор, словно бросала вызов: давай же, иди сюда, дьявол. Затем я позволила очкам соскользнуть с моего носа и показала ему свои зрачки.
Сначала Диблис просто смотрел на меня искоса, не понимая, кто предстал перед ним — может, один из вахтенных матросов, которого можно просто прогнать? (На самом деле двое вахтенных спали, о чем свидетельствовал их громкий храп, и лишь благодаря милости Гольфстрима наш «Афей» не напоролся той ночью на рифы.) Диблис был так пьян и ослеплен похотью, что счел мое вторжение преступлением гораздо более тяжким, чем его собственное, совершенное — или, вернее, совершаемое в тот момент — в отношении Каликсто. Во все время нашей безмолвной дуэли, когда мы обменивались испепеляющими взглядами, он продолжал усердно работать пальцами, засунутыми в нижнее устье подопечного, вздрагивающего не то от боли, не то от стыда. Но тут кок наконец разглядел, кто находится в проеме верхнего люка, и проговорил:
— Ах, oui! [22] Красавчик, ты тоже ищешь приключений?
Я видела, как его гнев сменяется другим чувством, и ясно читала все его мысли: теперь он раздумывал о том, где и как свершится его месть. Увидев его язвительную усмешку, я с трудом удержалась от того, чтобы ретироваться. Но нет, я продолжала показывать ему l'oeil de crapaud и смотрела, не отрывая взгляда, прямо ему в глаза.
«Иди сюда, дьявол, и получи по заслугам».
Диблис встал, отшвырнул от себя Каликсто так, что юноша упал на вторую койку у противоположной стены. Кок натягивал штаны (чему приподнятость его уда уже не мешала), впившись в меня через решетку люка пронзительным взглядом.
— Красавчик, — проговорил он и прибавил несколько ругательств по-французски, с таким шипением, что я снова вспомнила о клубке змей. (Я привела бы здесь образчики его брани, если б не овладевший мною в тот момент страх, помешавший как следует расслышать их и запомнить.)
— Диблис, — обратилась я к нему, и звуки этого имени осели на моем языке горькой солью, — иди-ка сюда.
До сего момента никто не слышал нас, во всяком случае, мне так казалось. А может быть, остальные члены команды, наученные горьким опытом, предпочитали не обращать внимания на такие звуки в ночи. Однако я-то не только хорошо видела, но и слышала, как Диблис захлопнул за собой дверь каморки и его тяжелые шаги загрохотали по ступеням трапа, ведущего на верхнюю палубу. Казалось, вся шхуна содрогается от этих шагов. Если не капитан и отдыхающие матросы, то уж вахтенные наверняка должны были проснуться.
Диблис предварил свой уход угрозой в адрес Каликсто, и я тоже это услышала.
— Лежать, — приказал он, словно юноша был собакой. — Если встанешь, я в каждое ухо на корабле пропою песенку о твоих секретах, как канарейка. Поверь, я это сделаю.
И я увидела через решетку люка распростертого на койке Каликсто: он закрывал руками голову в позе человека, защищающегося от побоев. Поскольку разъяренный Диблис представлял для команды «Афея» не такое уж диковинное зрелище, тем более ночью, никто не вышел на него полюбоваться. По всей видимости, никто даже не проснулся, и мы с ним оказались на палубе с глазу на глаз. Мне оставалось только одно: вступить с ним в кулачный бой. К тому же он уже встал в соответствующую стойку, довольно забавную на вид. При одной мысли о драке я побледнела — мне никогда в жизни не случалось биться на кулаках, и у меня не было никакого желания попробовать.