– А мы не будем терять времени и пойдем с другого конца.
Лодку оставили у острова, а папа, мама, Алешка и участковый пошли на катере к нашему старому лагерю, чтобы оттуда поскорее добраться к колодцу.
– Вы не волнуйтесь, – сказал участковый маме. – Найдем вашего парнишку. Если надо, вертолеты поднимем.
Мама благодарно кивнула.
А участковый поставил к штурвалу Алешку. Катер вначале недовольно завилял, как пьяный, а потом послушно стал на курс.
– Молодец, – сказал участковый. – Так держать.
– А где здесь гудок? – спросил Алешка и нажал кнопку, которую ему показал милиционер.
И над морем пронесся мощный рев сирены. И почему-то всем стало легче. Мама даже улыбнулась…
Когда катер уже подходил к цели, из-за косы вылетел Акимыч на бывшей «Чайке» и едва не устроил столкновение судов на море.
Ничего хорошего дед не сообщил: Дима на станции не появлялся.
– Заблудился пацан, – обрадовал Акимыч своим выводом. – Не иначе.
Его оставили сторожить катер и лодки, а сами, захватив фонари и толстую веревку, отправились на заброшенный рудник.
Подземный ход ощутимо уходил вниз. Все больше становилось сырости. Камни под ногами были скользкие, стены сочились влагой, а со сводчатого потолка непрерывно капало. Капли были соленые. В подземелье проникало море.
От одной мысли, что над головой многометровая толща воды, которая может в любую минуту продавить слабое место в кладке и хлынуть неудержимым потоком внутрь, становилось не то что холодно, а просто леденело в груди.
Огарок таял на глазах. И вдруг его отражение засверкало на чем-то черном. Это черное покрывало пол. И уходило вдаль.
Это была вода. Как я ни старался разглядеть, сколько ее впереди, мне это не удавалось. Далеко ли светит свеча?
И я пошел дальше. На мне были резиновые сапоги, но очень скоро я понял, что они коротковаты для таких условий – пол неудержимо понижался, а черная вода становилась все глубже.
Я остановился. Что там впереди? Не исключено, что вода достигнет потолка. И я сделал несколько шагов назад. И опять остановился. Посмотрел на свой несчастный огарок и понял, что на обратную дорогу его не хватит.
Отчаянье охватило меня. Которое сменилось злостью. Нет, я выберусь отсюда и найду капитана!
И я снова пошел вперед. Через некоторое время вода хлынула в мои сапоги. А потом поднялась до пояса. Сжала грудь. Но она была теплее, чем в море, застоялась.
Большое, конечно, утешение. Большая, конечно, разница – в какой воде тонуть: в ледяной или холодной.
Когда вода дошла до шеи, я поднял над головой огарок и поплыл. А что мне оставалось? На смену злости, отчаянью, страху пришло безразличие. И у меня даже не дрогнуло сердце, когда огонек на фитильке мигнул и погас.
Я машинально сложил нож и сунул его в карман. Плыть стало легче – обе руки свободны. И заблудиться нельзя: проход стал таким узким, что я все время касался плечами его стен. А головой – потолка.
Это означало самое страшное – уровень воды скоро достигнет свода, и мое путешествие по жизни закончится. В мрачном подземелье. И никто никогда меня не найдет. А мои самые родные и близкие никогда не узнают, что со мной случилось…
Я продолжал плыть – устало и безнадежно. Силы мои иссякали. Мокрая одежда сковывала движения. А сапоги я давно уже сбросил.
И вдруг моя рука наткнулась на преграду. Все, приплыл.
Тело мое мгновенно отяжелело, и я окунулся с головой, не успев даже закрыть глаза. В которых галлюцинацией мелькнул слабый свет.
Я вынырнул, отдышался и стал ощупывать преграду. И тут мои руки почувствовали под водой пустоту. Сверху был камень, а ниже – пустота.
Дверь, сообразил я. Раньше, сто лет назад, здесь была дверь. Доски ее сгнили и растворились, а отверстие осталось.
Но что за дверью? Если вода стоит там до потолка, я вынырну, упрусь головой в каменный свод, побьюсь немного в удушье и тихо опущусь на дно.
А этот свет? Показалось?
Я зажмурился, плавно опустился вниз и с надеждой раскрыл глаза – слабо-слабо, далеко-далеко что-то светилось. Как мутная луна сквозь плотные тучи.
И я решился. Вернуться мне все равно сил не хватит.
Я надышался, нырнул, нащупал верхнюю часть двери и, проплыв через нее, медленно стал всплывать, подняв руки, с ужасом ожидая, что они сейчас коснутся свода…
А вот и нет! Я ощутил сперва, что руки вышли из воды, а за ними и голова.
О, боже! Свет, впереди, далеко, слабо, но что-то светится.
Проплыв немного, я с неописуемой радостью почувствовал под ногами пол и побрел, протирая глаза, которые немилосердно щипали либо слезы радости, либо затхлая морская вода.
А ее с каждым шагом становилось все меньше и меньше.
И вот я уже шлепаю босыми ногами по сухим камням. Вот впереди какой-то поворот, а за ним – я даже зажмурился – круглое яркое пятно света.
Тут я окончательно лишился сил и рухнул на пол…
Очнулся от сильного озноба. Меня трясло так, что во рту стучали все зубы, а локти и коленки бились о камни.
Я встал, пытаясь сдержать дрожь, и медленно пошел вперед, к свету. Под ногами что-то мягко звякнуло, я присмотрелся и разглядел конец ржавой цепи. Она тянулась долго, а закончилась железным обручем, который охватывал кучу костей. Поверх костей лежал человеческий череп с дырками вместо глаз и с несколькими зубами.
Но этот «шкилет» оставил меня совершенно равнодушным – я столько натерпелся реальных страхов, что даже если бы эти кости поднялись бы вдруг во весь рост и что-нибудь завопили, я бы просто вмазал по черепу замерзшей рукой и спокойно пошел бы дальше.
Сейчас мной владело одно желание – согреться. Любым путем.
Становилось все светлее. И в этом радостном свете я увидел в стене какую-то глубокую нишу. А в ней – деревянный ящик.
Клад, лениво подумал я. Да зачем он мне нужен? Я отдал бы все сокровища мира за одно хорошее полено.
Да ведь это доски, наконец-то дошло до меня. А доски – это дрова.
Я попытался вытащить ящик из ниши – не получилось, он был очень тяжелый. Тогда я достал нож, открыл лезвие, засунул его в щель между досками, нажал – и одна доска легко отделилась от ящика. Оно и понятно – ящик, видно, лежит здесь давно, и гвозди, которыми он когда-то был сколочен, совершенно сгнили во влажном воздухе.
Надрав побольше досок, я принялся ладить костер. Выбрал доску и аккуратно расщепил ее на тонкие лучинки. Дерево было влажное, и я боялся, что мне не удастся его разжечь. Тем более, что спичек у меня оставалось немного. Штук шесть.