Лика с трудом подбирала слова – у нее плохо получалось говорить о том, о чем она думает на самом деле. Но Ольховский понял и уточнил:
– Ты хочешь сказать, что решила устроить день грехопадений?
– Точно! – просияла она, и Ольховскому вдруг страшно захотелось погладить ее по голове, как маленькую, и вручить карамельку. Карамельки не было, но порыву погладить жену по голове он поддался. Прижал к себе, поцеловал в ароматный затылок и поднялся с кровати – все-таки пора было одеваться и ехать в офис.
Александр Петрович чувствовал себя довольным. Жаль, конечно, что жена не стала для него настоящим другом, партнером по жизни, который понимал бы с первого слова все, что ни говори. Всю жизнь он видел перед глазами пример своих родителей, которые всегда оставались друг для друга лучшими собеседниками, оба обладали блестящим умом и чувством юмора, и завидовал им… Поначалу верил, что сможет повторить фантастический успех героя «Моей прекрасной леди», но его, Александра Ольховского, Галатея так и осталась цветочницей-пустышкой.
Он даже не знал, можно ли на Лику положиться, подставит ли она ему плечо в трудный период – не было повода проверить. Ольховский как-то слишком быстро и легко разбогател и не успел поскитаться с молодой женой по съемным квартирам; обычную «болезнь» начинающих бизнесменов – хронический трудоголизм – он перенес в самой легкой форме… Их миновали трудности, которые обычно сплачивают и делают пару единым целым – по крайней мере, на долгие годы.
Хотя, с другой стороны, Лика – еще не самый плохой вариант. Гостей принимать умеет, на светских мероприятиях блистает и понимает, когда рот открывать не стоит, нервы ему не мотает, афер за его спиной не проворачивает и с тренерами по теннису, садовниками и чистильщиками бассейнов не спит. А ведь сколько он слышал разных неприглядных историй о женах знакомых небедных мужиков!
Он выбрал новую рубашку вместо помятой, другой галстук. Уже полностью одевшись, повернулся к Лике:
– Ну, я поехал.
Она поднялась, нагая, красивая, подошла и прижалась к нему всем телом, быстро заговорила:
– Алекс, а давай еще одного ребеночка заведем? Тебе ведь нужен ребенок! Наследник. Сейчас все в моем возрасте рожают, а мужчинам вообще все равно, когда. А если повезет и мальчик будет – вот здорово, правда? Можно кесаре… – она не договорила. Вернее, он не дослышал. Ольховский резко отвернулся и быстро вышел. Закрыл дверь и мысленно поблагодарил себя, что сумел сдержаться и не ударить Анжелику. Не ровен час, прибил бы.
– Ты готова, дорогая? Нам уже пора ехать. – Вера Николаевна заглянула в Анину комнату.
Врач говорил, что Ане нужно сдавать анализы каждую неделю – для наблюдения динамики болезни. Хотя какая уж тут динамика, – горько думала Вера. И все же, наблюдая, как внучка весело крутится перед зеркалом, она молила Бога, чтобы он все-таки позволил динамике быть положительной…
Прошло уже три недели после выписки из больницы, и теперь врач просил Аню приехать, чтобы обсудить результаты. Она могла бы, конечно, прекрасно съездить в клинику и сама. Но Вера настояла, что ее присутствие необходимо – как минимум, для моральной поддержки.
– Ой, бабуль, ты просто красавица! – Аня увидела бабушку и окинула ее восхищения взглядом. Вере Николаевне, действительно, никак нельзя было дать больше 50 лет, особенно когда она выходила при полном параде, в одном из своих любимых шанелевских платьев.
У Веры были дополнительные мотивы для поездки, но она предпочитала о них умалчивать. Ей было немного стыдно, вернее, не немного – стыдно было изрядно. Полагалось думать только об Ане, а ей в голову упорно лезли мысли о Смирнове. Вот удивилась бы Лика, узнав, что ее «мать-старушка» все еще лелеет надежды встретить своего мужчину мечты! Ну и что, что седьмого по счету. И вообще, кто сказал, что мужчина мечты может быть только один? Вот Вера, например, каждый раз, встретившись с «тем самым мужчиной», бросалась в пучину страсти с головой, забывая обо всем на свете… Иногда она выходила за «мечту» замуж, и жила с каждым честно до тех пор, пока любила. А когда любовь уходила из отношений, Вера их разрывала – безжалостно и драматично.
Возраст Вера не замечала – ни свой, ни чужой, и не понимала, как можно быть старым для того, чтобы чувствовать. Ей ближе был Высоцкий с его вечным и очень правильным – «я люблю, а значит, я живу». Эдит Пиаф, Элизабет Тейлор и Верина двоюродная тетя – вот ее минимальный список женщин, которые не стеснялись страстно любить, когда им уже было далеко за шестьдесят.
Аню ей было по-прежнему жаль; но не так, как раньше – надрывно и безысходно. Теперь к Вериной жалости добавлялась радость из-за того, что внучка сейчас переживает сильное увлечение, которое буквально на глазах крепнет, растет и оживает, поглощая Аню и затмевая собой даже болезнь…
– Поехали, Анечка. – Вера Николаевна взяла внучку под руку и они спустились с лестницы, бережно поддерживая друг друга – не просто как родные, а как по-настоящему близкие люди.
Под кабинетом Максима Леонидовича обнаружилась очередь, оставался единственный свободный стул, на который Вера Николаевна после недолгих препирательств усадила-таки Аню. Сама в ожидании приема начала увлеченно изучать стенды с наглядной агитацией, украшавшие унылые стены. Прочитала рекламу вакцины от гриппа, стенд с призывами соблюдать правила гигиены в период осеннее-зимних эпидемий ОРВИ и заскучала. Остановилась аккурат напротив входа в кабинет. В это время дверь распахнулась, и оттуда стремительной походкой вышел Смирнов. Скользнул взглядом по очереди и внезапно увидел Веру. Она не успела придать себе невозмутимо-равнодушный вид, и Смирнов обнаружил на ее лице радость – столь же неуместную в этой очереди, как и его радость – в ответ:
– Вера Николаевна! Здравствуйте, – он подошел, взял ее руки в свои и приветливо их пожал – задержал их в ладонях дольше, чем полагалось бы.
– Здравствуйте, – Вера неловко улыбнулась и освободила руки. Почувствовала, что заливается румянцем, как школьница. – Мы тут с Аней… Вы нас успеете принять?
– Конечно, конечно, – засуетился Максим Леонидович.
Очередь, быстро идентифицировав блатных, немедленно отреагировала недовольным ропотом.
– Знаете что? Вы погуляйте часика полтора, пока я приму остальных больных, в кафетерий на первом этаже можете сходить. – И обратился к очереди: – Скажите, чтобы больше никто не занимал, – с этими словами так же стремительно ушел по коридору.
Кое-кто ухмыльнулся, но в целом все остались довольны: блатные очередь все-таки не обойдут, хватило совести. Ведь прием у Смирнова всегда длился долго – он никогда не ограничивался парочкой дежурных фраз, терпеливо выслушивал все жалобы и самым тщательным образом объяснял, на каком этапе находится болезнь и что еще можно сделать.
Вера кивнула в знак согласия и подошла к Ане:
– Идем?
– Бабуль, ты иди, а я лучше книжку почитаю, – предложила та и вынула из сумочки небольшой томик.