Звонила Анжелика. Вернее, на экране просто высветился Ликин номер, но сама она не могла произнести ни слова – только надрывно рыдала в трубку.
Вера закричала:
– Лика, что случилось? Лика! Аня?! – догадка сверкнула яркой молнией, и Лика смогла лишь глухо и протяжно ответить:
– Даааа…
Вера вскочила, заметалась по комнате, пытаясь сообразить, что же ей нужно сделать. Выбежала в прихожую, сняла пальто – и все никак не могла попасть трясущимися руками в рукава.
Максим подошел, взял за плечи и осторожно сжал:
– Вера, мы еще ничего не знаем. Давай успокоимся, оденемся и поедем, ладно? – он говорил с ней ласково, участливо глядя в глаза, как с тяжелобольной: он ведь так хорошо это умел!
На самом деле, Максим Леонидович был практически спокоен. У Ани наблюдалась устойчивая ремиссия, операция прошла успешно, и самое плохое, что могло случиться – внезапное ухудшение состояния. Но вероятность этого была крайне низка. Да и, в конце концов, вряд ли бы неважное самочувствие девушки могло вызвать такую истерику Анжелики. Теряясь в догадках, Максим постепенно одевал Веру Николаевну – та стояла посреди комнаты, словно кукла, и позволила надеть на себя шерстяное платье.
– Я вряд ли смогу справиться с колготками, – виновато проговорил Максим, протягивая Вере бежевую пару.
Она удивленно посмотрела на него; словно поражаясь, как люди могут думать о таких прозаических вещах, как какие-то колготки, если там – она знала это, чувствовала! – беда. С Аней – беда.
Но колготки послушно взяла, одела, и даже самостоятельно обула сапоги; но в машине, пока они ехали в Сосновку, не проронила ни слова. Только смотрела на дорогу, вглядываясь в темноту, словно могла там разглядеть ответ на вопрос, который разрывал ее душу.
* * *
Она, наверное, в последнем проблеске сознания пыталась позвать на помощь – Аню нашли на полу, с вытянутой в сторону лежащего на кушетке мобильного телефона рукой. Вряд ли она хотела умереть «по-настоящему»: врач, сокрушенно качая головой, заявил, что об этом говорит и выбор лекарств, и доза. От двух упаковок анальгина можно получить в худшем случае галлюцинации и отравление средней тяжести. Но Анин организм не выдержал сочетания этих таблеток и послеоперационной терапии.
Никаких больше знаков, которые оставила жизнь с тыльной стороны сегодняшнего дня, не обнаружилось. Лишь возле кровати лежал небольшой бледно-желтый листочек – канцелярский стикер. Никто не обращал на него внимания, пока заплаканная горничная по своей профессиональной привычке не окинула взглядом полы. На листочке была всего одна фраза, написанная ровным школьным почерком Ани: «Спасибо, что я любила».
– Ну что, сделали? – спросил Прилипко, поднимая глаза на вошедшего Сергея.
– Да вроде сделали.
Серега с самого утра побывал в отделе кадров – начал собирать документы для поступления в автотранспортный. Крестный идею горячо поддержал; в душе он даже ликовал: наконец-то любимый крестник взялся за ум и начнет учиться. Он видел, что с парнем что-то происходит; наверняка, девушка замешана. Но с расспросами не приставал – для этого у Сереги мать есть. А его дело – помочь парню поддержкой.
– Молодец, – еще раз похвалил крестника за принятое наконец решение поступать в институт. – Не переживай: на сессию всегда отпустим без проблем. Ты, главное, учись, и на этот раз чтобы вуз не бросал!
– Не брошу, это уж точно, – пообещал Сергей.
У него зазвонил мобильный, и парень вышел из гаража. Номер не высветился – странно, неужели дружки Вадима никак не могут успокоиться? Или он снова что-то натворил?
Заранее предвкушая неприятный разговор, Сергей ответил резко и сердито:
– Алло!
– Аня в реанимации, – вместо приветствия сообщила трубка голосом Ольховского.
– Что?! Почему? – заволновался Сергей. Он даже не спросил, чем обязан звонку этого человека.
– Ты сейчас на маршруте? Или выходной? – проигнорировав вопрос, начал в свою очередь деловито выяснять Анин отец.
– Что с Аней? – почти закричал Сергей.
– Ну вот, нашла коса на камень… – заворчал Александр Петрович. Но про себя удовлетворенно отметил: парень не начал покорно отвечать, а гнет свое. Волнуется…
– Надеюсь, все будет в порядке. Если ты приедешь.
– Где она? – отрывисто спросил Сергей. Дышать ему стало трудно, воздуха не хватало, и он, расстегивая куртку, так ее рванул, что чуть не сломал замок.
– Приезжай в первую больницу, я тебя встречу возле реанимационного отделения.
– Сейчас буду, – проговорил скороговоркой, нажал «отбой». Подбежал к первому, кого встретил на территории гаража – уборщице тете Клаве.
– Тетя Клава, слушайте внимательно: я на смену не выйду. Чрезвычайные обстоятельства. Должен бежать. Передайте Прилипко! – и умчался за проходную – ловить такси.
Тетя Клава от изумления даже глаза вытаращила:
– Куда? Какие такие чрезвычайные?
Всегда такой спокойный и уравновешенный Никольский вел себя, как ненормальный! А вдруг, действительно, с парнем что случилось?! Молодежь…
Она быстрым шагом направилась в кабинет к начальству, приоткрыла дверь и испуганно проговорила, обращаясь к Прилипко:
– Там Никольский, ужас, весь расхристанный, глазами вращает, сказал – на смену не ждите – чрезвычайные обстоятельства!
– Не понял, – встревоженный заведующий гаражом встал из-за стола и распахнул дверь полностью: – Конкретнее говорите, Клавдия Васильевна! Где Серега?
– Так убежал, говорю же! Чрезвычайные!
* * *
Сергей метался на обочине дороги, беспорядочно взмахивая руками, пока возле него не притормозил забрызганный грязью «жигуленок».
– Первая больница, срочно! – завопил Серега, падая на переднее сиденье.
Перед последним светофором попали в пробку; Сергей ерзал на месте, злился. Наконец, не выдержал, сунул водителю деньги и выбрался из машины.
– Ты куда?! – завопил тот. – Сейчас поедем, все равно быстрее будет машиной!
Но Сергей его не слышал. Сначала быстрым шагом, а потом – бегом, по слякоти, лавируя между машинами и шарахающимися от него прохожими, Серега бежал что есть сил. К своей любимой, к своей судьбе, к своей жизни.
Он примчался к больнице, задыхаясь, весь мокрый от пота. Не останавливаясь, на ходу снимая куртку, побежал на третий этаж – к реанимации.
Возле отделения стоял Ольховский.