– Ишь ты!
И они заспорили. Как два машиниста. Старый да малый. А я как дурак хлопал глазами и переводил их с одного на другого.
«…Реверс, контроллер, диапазон…»
Сначала мне стало стыдно за свою темноту, а потом я сам себя успокоил: и героев кому-то надо кормить. Голодные – какие они герои?
– Не слабо! – выдохнул морской гном и положил Алешке руку на плечо. – Я бы с тобой, парень, в дальний рейс пойти не побоялся.
– Я бы с вами тоже, – признал Алешка. – А скоро эта Солнечная?
– В аккурат через час. – Гном посмотрел на часы. – Я вас позову. Экскурсию сделаю. Директор музея – мой боевой товарищ. – Подумал и признался: – Очень боевой.
…Когда мы шли коридором мимо купе «ботаников», нас перехватила счастливая Настя. Она терпеливо сидела на откидном стульчике и вся сияла.
– Догадалась! – сказала она. – Леш, я догадалась. Про розовый куст.
– Ну? – строго спросил Алешка. – Сколько будет?
– Чук и Герда! – выпалила Настя и посмотрела на него ясными глазами.
Когда мы добрались до своего родного купе, там почему-то сидели за чаем оба «ботаника» – Зина и Женя.
Они приветливо нам улыбнулись.
– Какой славный у вас мальчуган, – похвалила Алешку Зина.
– Вы его ни с кем не спутали? – осторожно спросил папа.
Алешку спутаешь, как же! Разве что с хитрой обезьянкой.
– Под его своеобразным руководством, – добавил «ботаник» Женя, – Настя делает поразительные успехи!
Ага, очень поразительные. Трижды два – Чук и Герда.
Алешка нисколько не смутился от «заслуженных» похвал, забрался на верхнюю полку и свесил голову, чтобы ничего не пропустить из разговора «ботаников» и папы. Я тоже на всякий случай ушки навострил. Но ничего интересного мы не услышали. Взрослые разговаривали вполголоса, короткими загадочными фразами. И вообще – создавалось такое впечатление, будто папа, как Алешка Настю, проверяет их на знание таблицы умножения.
– Путевые документы? – спрашивает папа.
– Все в порядке, – отвечает «ботаник» Зина. – Мне удалось проверить через контролеров.
– А радиоперехват? – спрашивает папа. – Что-нибудь есть?
– Глухо, – отвечает «ботаник» Женя, разламывая печенье. – Одни шифровки идут. Условные фразы.
– А именно?
– «Папа здоров. Колеса вертятся. Родственники готовятся к встрече».
Папа молча кивнул, взглянул на наши любопытные головы над полками и предложил Жене:
– Пойдемте в тамбур, покурим.
Что-то он часто курит. Наверное, из-за новой зажигалки – приятно пощелкать лишний раз.
Они ушли курить, а «ботаничка» Зина стала разглядывать кактус.
– Прелестный цветок, – сказала она вошедшей маме. – Довольно редкий.
Мама расцвела:
– Я привыкла к нему, как к верной собаке.
Лучше бы сказала: «Как к ручному ежику».
Тут вернулся папа, один. И сказал:
– Зинаида Петровна, вы оставьте мне ваши записи.
– Конечно, я их захватила с собой.
– Умница, – похвалил ее папа.
А Зинаида Петровна достала из сумочки вовсе не блокнот с записями, а какой-то небольшой предмет и передала его папе. Он сунул его в карман. Алешка мне подмигнул. Я ничего не понял, но тоже ему подмигнул, на всякий случай.
Зато папа, кажется, все понял и грозно посмотрел на нас.
– А они кто? – спросила мама, когда «ботаники» ушли.
Папа равнодушно зевнул. Так равнодушно, будто ему очень не понравился этот вопрос.
– Студенты, – сказал он. – Заочники. Я их консультирую.
Мама с таким удивлением хлопнула глазами, что послышался шорох ее ресниц.
– Вот уж не знала, что ты еще и педагог.
– Все мы в той или иной степени учителя, – философски заметил папа. – И ученики одновременно. Жизнь нас постоянно учит.
Поездная трансляция зашуршала голосом начальника состава: – Обожаемые пассажиры! Наш поезд прибывает на станцию Солнечная. Стоянка поезда – двадцать одна минута. Пассажиров Оболенских – Алексея и Дмитрия – прошу зайти к начальнику состава. Срочно!
Мы с Алешкой выглянули в окошко. Наш поезд, замедляя ход, гремя колесами на стрелках, ворвался в путаницу множества путей, на которых стояли друг за другом огромные паровозы. Как новенькие, окрашенные в черный и красный цвет, с блестящими под солнцем начищенными медными частями, с высокими трубами и разными – громадными и маленькими – колесами.
– Музей! – воскликнул Алешка. – Локомотивы всякие! Пошли скорей!
– Руками ничего там не трогайте! – успела крикнуть нам вслед мама.
– И паровоз не угоняйте! – добавил папа.
(Замечу в скобках, что вот это его предостережение через несколько дней стало очень актуальным. Паровоз мы все-таки угнали. Впрочем, обо всем по порядку…)
… Дядя Юра ждал нас возле головного вагона на платформе. Он был в белом кителе с золотистыми пуговицами и нашивками. И был, как никогда, похож на капитана дальнего плавания.
– Пошли скорей! Времени мало! – Он схватил Алешку за руку, и мы бегом обогнули наш состав и перешли на соседний путь.
Паровозы оказались огромные и величественные. Как собственные памятники. И, конечно, они были красивые. Особенно нам понравился маленький старинный паровозик. Точно такой, как самовар начальника.
– Ему уже сто лет! – похвалился дядя Юра. Таким тоном, будто сообщил нам о своем собственном столетии. – Он возил вагоны из Петербурга в Москву.
У паровозика (дядя Юра называл его «трешкой») была громадная пузатая труба, глазастые фонари, впереди – стальная решетка и очень симпатичная будочка машиниста. Прицепной тендер был полон березовых поленьев, а из трубы валил густой пахучий дым.
– Живет, а! – восторгался дядя Юра. – Дышит!
Паровозик и вправду пыхтел, будто тяжело дышал, забираясь на крутую гору. Или как закипающий самовар.
Мы стояли рядом с ним, задрав головы. Я говорю: паровозик. А на самом деле его колеса были чуть пониже меня ростом, но много повыше Алешки.
Вдруг в окошке будочки появился какой-то промасленный дед и радостно закричал:
– Юраша! Здорово!
Дядя Юра весь заулыбался и отдал ему честь.
Дед ловко спустился по железным ступенькам и, вытерев руки тряпочкой, поздоровался с нами.
– Куда едешь-то, Юраша?
– До Светлорецкой. Пробный рейс. На новом локомотиве.