Поздно спрашивать, подумал Джек.
— Ничего, курите. — Он открыл все окна.
— Хочешь?
— Нет, спасибо. Пробовал несколько раз, не втянулся.
— Жалко, — посочувствовала Аня, выпустив дым в окно. — Если хочешь уговорить меня бросить, не трудись.
— Даже не подумаю. Дело ваше.
— Правильно, черт побери. Пять докторов велели бросать. А я всех их пережила.
— Ну, теперь точно не скажу ни слова.
Она улыбнулась, кивнула, указав на дорогу к западу от города.
Заходившее солнце пронзало темные очки, резало глаза по дороге на запад. Подобие цивилизации осталось позади. Почва становилась болотистой, выглядя, тем не менее, выжженной.
Проехали мимо свежевспаханного жирного коричневого поля. Интересно, что росло тут все лето? Кругом одни пальмы. Непривычно видеть на каждом акре пальмы одного роста.
Аня ткнула скрюченным пальцем в лодку с двумя подвесными моторами на чьем-то переднем дворе.
— "Продается. Обращаться к владельцу", — повторила она. — Надеюсь. К кому же еще? Кто просит покупателей обращаться к вору?
Сделав несколько поворотов, миновав заросли низких сосен, подъехали к железобетонному кварталу с сине-белой мозаичной надписью на передней стене:
"ЮЖНЫЕ ВРАТА
Наилучшее место для жизни на склоне лет"
Надпись обрамляли поникшие растения и пальмы на последнем издыхании.
— Приехали, — объявила Аня. — Родной милый дом.
— Вот это? Здесь живет папа?
— Я тоже. Сворачивай, а то проскочишь.
Джек послушно свернул на извилистую дорожку мимо грязной ямы с торчавшей железной трубой.
— Тут раньше был фонтан, — сообщила Аня. — Красивый.
Возможно, в зелени Южные Врата вообще были красивыми, но, видимо, засуха по ним ударила с особенной силой. Вся трава вдоль дороги выгорела до однообразного бежевого цвета. Держались еще только сосны, росшие здесь, наверно, еще до постройки квартала.
Подъехали к контрольному пункту с отдельными стоянками для посетителей и жильцов, перегороженными шлагбаумами в красно-белую полосу. Джек начал было поворачивать влево к посетительскому шлагбауму, у которого в будке с кондиционером сидел охранник.
— Нет. — Аня протянула пластиковую карточку. — Въезжай в другие ворота, махни перед детектором.
Детектор представлял собой металлический ящичек на кривом шесте. Джек махнул карточкой перед сенсорным устройством, полосатый шлагбаум поднялся.
— Как будто въезжаешь в какой-нибудь филиал ЦРУ, — буркнул он, — или пересекаешь границу.
— Добро пожаловать на Балканы для пенсионеров. А если серьезно, то в старости, когда мы слабее, чем смеем признаться, под такой охраной чувствуем себя увереннее, гася свет.
— Ну, как в песне поется, чего не случается ночью. Впрочем, не вижу, откуда тут взяться преступникам. Вокруг пустыня.
— Вот поэтому мы и решили поставить на въезде охрану и патрулировать территорию. — Она указала вперед. — До конца по этой дорожке.
Джек кивнул и последовал по асфальту мимо подобия поля для гольфа с коричневой редкой травой, твердой каменной почвой, что не останавливало заядлых игроков — с полдюжины тележек прыгали по кочкам.
— Разве нельзя поливать траву и деревья?
— При такой засухе запрещено. Во всей Южной Флориде поливка сейчас запрещается, даже из собственного источника.
Проехали мимо теннисных кортов пока еще с зеленой травой, мимо столов с досками для шаффлборда [16] , вокруг которых толпилось немало народу.
— Тут у нас хозяйственные службы, — указала Аня на трехэтажное здание в коралловых цветах, — тут дом для престарелых.
— Ничего не пойму.
— Насчет засухи?
— Нет. Зачем папа сюда переехал.
— Ради тепла. В старости без конца мерзнешь. Но главным образом люди перебираются в такие места, как Врата, чтобы не обременять детей.
— Вы словно себя от них отделяете.
— Мне обременять некого, милый. Я здесь ради солнца. — Она вытянула руку, демонстрируя вафельно-тонкую кожу цвета сырой говядины. — Люблю, как видишь, сидеть под лучами. Когда была помоложе, голышом принимала солнечные ванны. И сейчас принимала бы, если б не знала, что Совет раскаркается.
Джек постарался не представлять себе этой картины.
— Не знаю, как папа мог кого-нибудь обременить.
— Наверно, не знаешь, малыш, а он знает. Поэтому живет здесь вместо какого-нибудь кондоминиума в каком-нибудь Вест-Палме.
— Что вы имеете в виду?
— Южные Врата — вместе с Северными и Восточными, если на то пошло, — это, собственно, поселки для престарелых, где мы проводим последние годы жизни. Сначала в собственных маленьких бунгало, потом переезжаем в квартиры, где за нами ухаживают, кормят, убирают, а когда уже совсем не можем о себе позаботиться, перебираемся в пансионат.
— Наверно, это стоит денег.
Аня выпустила из ноздрей клочок дыма.
— Скажу тебе, немалых. Покупаешь жилье, выплачиваешь залог, оплачиваешь ежемесячные услуги, но твое будущее обеспечено. Это важно.
— Настолько, чтобы похоронить себя здесь?
Она пожала плечами, закурила очередную сигарету — третью после отъезда из больницы.
— Я просто тебе пересказываю то, что слышу от соседей. Сама здесь потому, что обо мне некому позаботиться, никого не осталось. А другие боятся оказаться в памперсах на руках у сына или дочери.
— Не все дети считают это обузой.
— А родители? Кому хочется, чтоб его таким помнили? Тебе хочется?
— Нет, пожалуй. Действительно нет.
Не хочется даже вспоминать отца, распластанного под больничными простынями. Еще меньше хотелось бы помнить его пустоглазым слюнявым безумцем в пеленках. Воспоминания о достойной жизни испарились бы, словно деньги азартного игрока.
— Стареть плохо, да? — спросил Джек.
— Для одних да, но отнюдь не для всех. Тело начинает то тихо, то громко напоминать, что ты уже не прежняя девчонка, не прежний мальчишка, но можно приспособиться. Главным образом, вопрос приспособления. — Она указала направо. — Сюда поворачивай.
Джек свернул на Уайт-Ибис-Лейн, судя по указателю. В конце короткой дороги стояли два одинаковых домика. Стоянка на четыре машины в маленьком тупичке пустовала. Он остановился, вышел, Аня открыла дверцу, чихуахуа Ирвинг спрыгнул на землю, немедленно засеменил к ближайшей пальме, пустил на ствол крошечную желтую струйку.