Она поколебалась.
— Есть вещи, о которых я не готова говорить. Но я точно знаю, что со временем придется. Если, конечно, это время наступит.
— Ты боишься, что время уходит.
— Ромео завладел моим рассудком и теперь… — Голос ее дрогнул, когда она добавила: — Я думаю, что он уже подбирается к моему телу. Он сказал, что я хранила себя для него и что только он может разжечь во мне настоящую страсть. Это правда.
— Что правда?
Ей с большим трудом удалось выдавить из себя признание.
— Правда то, что я полюбила человека, который, возможно, замышляет убить меня.
— Джон Аллегро?
— Видишь, ты тоже так думаешь.
Он покачал головой.
— Я знаю только, что он питает к тебе какие-то чувства. Мне это бросилось в глаза во время нашей вчерашней встречи. И сегодня, когда он позвонил мне…
В глазах Сары закипели слезы.
— Я поделилась с Джоном своими тайнами. Но, если он Ромео, значит, давно уже знает обо мне гораздо больше, чем я сама о себе знаю даже сейчас.
— Что он знает?
Она взмахнула руками.
— Что я такая же, как Мелани. Как и все остальные. Что где-то очень глубоко во мне живет желание быть униженной, растоптанной, изуродованной. Потому что я все равно люблю его. Даже зная, что он мой мучитель, мой убийца. Я не могу отделаться от жуткого ощущения собственной беспомощности: мне все кажется, что судьба моя давно предрешена. И Ромео лучше меня знает, что избежать ее приговора не удастся. Рано или поздно за грехи приходится расплачиваться.
— Расскажи мне о той, другой Саре.
Она недоуменно посмотрела на него.
— Какой еще другой Саре?
— О той, которая влюбилась.
— В убийцу. В сумасшедшего.
— Постой. Давай пока отвлечемся от этого предположения. Пока ведь это только предположение?
— Да. Даже сейчас мы… то есть они… проверяют другого подозреваемого. Моего соседа. — В голосе ее вновь прозвучала надежда.
Фельдман сцепил пальцы, лицо его оставалось безучастно спокойным.
— Итак, расскажи мне, каково это — любить.
— Я не думала, что способна на это чувство. Не думала, что смогу полюбить мужчину. О, я люблю своего друга Берни. Но я имею в виду другое… — Она никак не могла решиться произнести вслух то, о чем думала.
— Секс?
Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки.
— Да.
Румянец быстро сошел с ее лица.
— Но я умудрилась и это испортить. Вечно я все порчу.
— В данной ситуации ты, возможно, поступила мудро, Сара. Если ты считаешь, что Джон Аллегро и есть Ромео.
— Ты думаешь, именно поэтому я полюбила его?
— А ты сама как думаешь?
— Я так и знала, что ты переадресуешь этот вопрос мне, Фельдман.
— Важно только то, что думаешь ты, Сара.
— Я все еще тешу себя надеждой, что это окажется Викки — трансвестит, живущий в соседней квартире. Хотя и эта версия кажется мне чудовищной. Но уж лучше Викки, чем Джон. Кто угодно, только не Джон.
— Вот ты и ответила на свой вопрос.
— Какой именно? Я задала их массу.
Фельдман, как обычно, держал паузу. Предоставляя ей возможность самой принять решение.
Ей не понадобилось много времени.
— Как бы то ни было, я люблю Джона Аллегро, пусть даже он и убийца.
Фельдман еле заметно улыбнулся. Словно благословляя ее выбор.
О, Сара. Я до сих пор слышу ваши голоса, доносящиеся из коридора. Слышу твой смущенный шепот, прерываемый слезами. Его гневные крики вперемешку с ложью. Я всхлипываю под одеялом, простыни еще хранят тепло его тела, его сперма еще не остыла во мне. Я ненавижу его. И люблю. Сара, Сара… Прости меня, Сара.
Из дневника М.Р.
— Может, вы все-таки передумаете, Сара? — спросил Вагнер, когда они отъехали от здания Института, в котором располагался офис Фельдмана, и направились в сторону Мишн-дистрикт. Дождь прекратился. Сквозь туман робко проглядывало солнце.
— Нет.
— Тогда позвольте мне…
— Вы же понимаете, что мой план лучше.
— И более рискованный для вас, — возразил Вагнер.
— Вовсе нет, если только вы будете играть строго отведенную вам роль.
— Я понимаю, что в этом плане — вся наша надежда, но нужно отдавать себе отчет в том, что она может и не оправдаться. Если даже кто-нибудь из завсегдатаев клубов и узнает вашего соседа на той фотографии десятилетней давности…
— Это будет лишь началом. Потом обязательно всплывет еще что-нибудь, — убеждала его Сара. Она взглянула на Вагнера, надеясь уловить в его лице хотя бы намек на оптимизм. Но оно оставалось бесстрастным.
— Вы никак не можете отделаться от подозрений в отношении Джона, я угадала? Вы что, разыгрываете меня, Майк? Вы действительно считаете, что Викки — это хлипкая версия?
— Конечно, нет. Разве иначе я согласился бы на ваш рискованный план?
— Но… — Сара чувствовала, то есть одно «но».
Вагнер пожал плечами.
— Вы прекрасно угадываете мои мысли, Сара. Я покажу и его фото. — Он не стал называть имени Джона.
Сара резко заметила:
— Вы все равно ничего не добьетесь.
— А я и не хочу ничего добиваться.
Сара покосилась на него. Верил ли он в то, что говорил?
Какое-то время они ехали молча, и лишь шум двигателя нарушал тишину в салоне «файарберда».
На Рыночной площади они остановились на красный сигнал светофора. Мальчишка бойко торговал газетами, лавируя между машинами. Именем Ромео пестрели все заголовки. Вагнер украдкой взглянул на Сару, потом перевел взгляд на светофор.
— На ее лице были кровоподтеки. Так сказано в протоколе вскрытия Грейс.
Сару, казалось, не смутила его неожиданная реплика.
— Ну, и что с того? Она ведь падала с седьмого этажа.
— Да, но только приземлилась затылком.
— Что вы сказали?
— Ничего.
— Вы так не думаете. Почему ее смерть квалифицировали как самоубийство?
— Учли заключения психиатров — вашей сестры и врача из клиники, где лечилась Грейс. Оба заключения указывали на то, что у пациентки наблюдались ярко выраженные суицидальные тенденции и что она уже предпринимала неоднократные — правда, безуспешные — попытки самоубийства. Наш медэксперт объяснил, что кровоподтеки на ее лице явились результатом ранений, полученных во время падения. Рядом с тем местом, куда она упала, стоял фонарный столб. Возможно, она задела его лицом, прежде чем ударилась о мостовую.