– Боже мой! Моя внучка и убийца! – всплеснула руками Лидия Борисовна.
– Да я сама в шоке была, когда мне сказали, что это он всех метанолом травил. А главное – чуть папу не убил! – возмутилась Алька. Вся эта история до сих пор не укладывалась в ее голове. – Честно говоря, я так и не въехала, почему на раскопках он использовал не метанол, а что-то другое… – помолчав, продолжила Аля, – что-то совершенно запредельное. Отчего вдруг началась эпидемия оспы?
Лидия Борисовна ахнула.
Капитан театрально развел руками:
– Думаю, что теперь этого никто уже не узнает. На допросе прозвучало одно невнятное название – ОВИ-14. Но объяснений никаких не последовало. Ну, а потом… – Неверов снова обернулся к Торопко: – Я вам уже говорил, товарищ подполковник, что в последний день к нам туда заявились люди из конторы и все разговоры об эпидемии велели прекратить. Что это за лаборатория, в которой работал Кузнецов, выяснить нам не дали. Видать, что-то особо засекреченное, про что нам знать не положено. Отчет вирусологов у Кудимова изъяли. Прикиньте, какая у него при этом сделалась морда лица! – Капитан хохотнул.
– Игорь, позвольте личный вопрос? – снова вступил в разговор Дмитрий Сергеевич. – Ответьте, почему же Денис после первой неудачной попытки, так сказать, меня убить, не предпринял повторную?
– Потому что у него, как у Эдмона Дантеса, месть имела изобретательный, изощренный характер, – прозвучал несколько странный ответ капитана.
И Торопко счел нужным пояснить:
– Могу предположить, что в какой-то момент преступника перестало интересовать убийство как таковое. Вероятно, ему показалось, что просто убить – это слишком мало. Такое бывает. Я говорил с врачами. Одержимый, психически больной человек, возможно, шизофреник на такое вполне способен. Словом, Кузнецов задумал нечто другое – он решил опозорить своего врага, разрушить его жизнь, карьеру, насладиться его позором. Думаю, что он стал импровизировать, и тогда у него возникла идея с кражей золотых находок. А потом началось следствие, и Кузнецов попытался навести подозрение на вас. Если я правильно понял, он же вам в карман куртки подбросил монету?
– Да, да, тут он совершил ошибку, – подтвердил Лобов.
– Каждый преступник в конце концов совершает ошибку! – заявила Алевтина. – И потом, папу вообще никто не мог подозревать!
Валерий Петрович не разделял убежденности Али.
– Заподозрить можно любого человека. – Он слегка улыбнулся. – Однако преступник покончил с собой, дело закрыто. Всю правду до конца мы не узнаем никогда, теперь нам остается только строить предположения, – подытожил Торопко.
За окном стало смеркаться, а беседа все продолжалась, вопрос следовал за вопросом. В какой-то момент капитан Неверов спохватился и собрался было уезжать, но гостеприимные дачники уговорили его остаться на ночь. Снова и снова кипятили чайник, и чай, никому не доверяя, заваривал, разумеется, сам Валерий Петрович. Все были настолько увлечены, что едва не пропустили телеинтервью Дмитрия Сергеевича. Спасибо Алевтине, которая вовремя включила телевизор.
Спустя два дня Лобов вернулся в Новгород. Его в очередной раз вызывали в администрацию. Впрочем, на Базе его тоже ждали. Там Дмитрия Сергеевича сначала хорошенько проработали, а потом похвалили. О Лобове говорил весь город, торновские находки взбудоражили археологическое сообщество. Вопреки стараниям Шепчука карьера Дмитрия Сергеевича не пострадала. Победителей не судят. Через некоторое время страсти немного поутихли. По здравом размышлении работы в торновском лагере были продолжены. На место выбывших практикантов пришли новые – на этот раз от волонтеров не было отбоя. Выбирали как на конкурсной основе. Но до окончания сезона времени оставалось, увы, немного. В августе на новом пятом раскопе нашли еще одно захоронение. Однако сенсаций больше не было.
«Ну, и слава богу!» – решили между собой Архипцев и Гронская.
Кстати, в отношениях Гронской и Лобова по непонятным причинам наметился разлад. Оба внезапно охладели друг к другу. Перемену мгновенно подметил зоркий глаз Марьи Геннадьевны. В голове ее созрел очередной план, а в душе с новой силой вспыхнула надежда. Несмотря на настоятельное требование родителей вернуться домой в Москву, Маша все-таки не уехала, осталась и с удвоенной силой принялась штурмовать крепость. Крепость пала, но Машеньке, по большому счету, это не помогло. Ни красивого романа, ни продолжительных отношений с профессором Лобовым так и не вышло. Осенью Марья Геннадьевна впала в депрессию, записалась на консультацию к психологу, а на третьем сеансе в него же и влюбилась. На этот раз чувство было взаимным.
Финансовые трудности Севы Архипцева миновали. Старую квартиру они с женой все-таки продали, деньги остались даже на ремонт, с которым довольно быстро расправились Дина и пятеро ее щенков.
Тася Гронская по возвращении из экспедиции засела за учебники и стала усиленно учить шведский язык, а спустя месяц укатила в Стокгольм, как оказалось, по приглашению Бьорна Свантесона. Потом на неделю вернулась, собрала кое-какие вещи и снова уехала, уже навсегда. Впрочем, Мите она иногда звонила с расспросами о следующем торновском сезоне. Так как наверху приняли решение продолжить раскопки, Лобов пообещал место и ей, и Бьорну.
Уже зимой до Дмитрия Сергеевича дошли слухи о некоей статье, вышедшей в одной из популярных шведских газет, написанной якобы Бьорном Свантесоном. Заинтересовавшись, Лобов обратился к знакомому, владеющему шведским языком. Статью действительно написал Бьорн, правда, она была не научной, а совершенно журналистской, хотя речь там шла о Торнове и торновском захоронении. Написано было живо, легко, интересно, но в каком-то странном ключе… Оказалось, что Бьорн вел интернет-блог прямо из Торнова, для этого он и привез туда портативную спутниковую станцию. Уже потом на его основе вышла статья, после чтения которой у Лобова почему-то сложилось впечатление, что викинга обнаружил именно Свантесон, хотя прямо он нигде этого не говорил. Выяснилось также, что работать в Торнове шведу было очень непросто: водка рекой, ужасная еда, санитарно-гигиенические проблемы… И если с упреком в пьянстве Дмитрий Сергеевич еще мог согласиться, то уж с антисанитарией, приведшей к вспышке опасной эпидемии, никак. Но больше всего Лобова изумило то, что в конце статьи Бьорн предлагал учредить специальные гранты для организации шведского сопровождения, так сказать, супервайзинга при дальнейших раскопках на Новгородчине. («Ох, и дались же ему эти гранты! Да, в научном издании Свантесон на такое бы не отважился!»).
Снизу под фотографией нетрезвого Кольши имелась приписка, что в России землекопов в экспедиции нанимают чуть ли не из бывших заключенных, поэтому хищения, как в случае с торновским лагерем, отнюдь не редкость.
– Но это же чушь собачья, вранье, пасквиль! – не выдержал Лобов и неистово затряс головой. Журналистский опус шведа под громким названием «In terra veritas» его так вывел из себя, что он даже потянулся к телефону, собираясь устроить Бьорну разнос, но потом передумал. – Ну его. Пусть. Ладно. Все равно истина в земле! «In terra veritas».