На них сразу нацелился десяток бластеров. Брунин посмотрел на детей, бросивших игры. Некоторые постарше тоже вытащили маленькие ручные бластеры. Ла Наг махнул рукой, веля спутнику переходить на шаг, потом вышел вперед, вытянул перед собой руки и вне поля зрения Брунина, кажется, начал сигналить стоявшим на правом углу успристам. Те переглянулись и опустили оружие. Один вышел навстречу, они быстро переговорили, коротко кивнули друг другу, и Ла Наг повернулся к Брунину:
— Скорей! Нам предоставляют убежище.
Брунин быстро шмыгнул за ним на желтый тротуар.
— Где спрячемся? — еле слышно спросил он, тяжело пыхтя.
— Нигде. Просто встанем вон там, у стены, и отдышимся.
— Останемся на улице?
Ла Наг кивнул:
— Иначе пришлось попросить бы, чтобы нас впустили к кому-нибудь в дом. Это слишком.
Толпа надвигалась неуклонно, неудержимо, выплескиваясь из узкой улочки на перекресток. Успристы сомкнулись, сдернули с плеч, вытащили из кобуры оружие, в спокойной готовности глядя на стремительную человеческую волну.
Хотя Ла Наг, стоя рядом, вроде бы не тревожился, Брунин никак не мог успокоиться. Прижался спиной к стенке, уперся ладонями, задыхаясь, готовясь при необходимости рвануть вперед. Точно знал: скоро придется. Толпа приближается, несколько взрослых и ребятишек с бластерами ее не остановят. Она намерена прорваться на желтый тротуар и уничтожить все на своем пути.
Выяснилось, что Брунин был прав только наполовину. Толпа не остановилась, но и не хлынула на улицу успристов. Она раскололась. Вылившись на перекресток, половина бунтующих повернула направо, половина налево. Ни одна нога не ступила на желтый тротуар.
Дэн Брунин только глаза таращил.
— Я же сказал, что мы в безопасности, — самодовольно напомнил Ла Наг.
— Но почему? Огневой силы на улице не хватило бы, чтоб даже припугнуть толпу, а тем более остановить!
Ла Наг оглянулся на окружающие дома:
— Ну, не думаю.
Брунин проследил за его взглядом. На крышах, в каждом окне на каждом этаже стояли успристы с оружием. Вновь посмотрев на толпу, которая по-прежнему выливалась и расплескивалась в конце улицы, он не видел ни малейшего признака сомнений или колебания бунтарей, огибавших желтый тротуар. Видимо, неприкосновенность квартала считалась сама собой разумеющейся. Почему?..
— Долгие годы гибло множество бунтовщиков, — ответил Ла Наг на невысказанный вопрос, — прежде чем люди вспомнили так называемое «чувство общности», давно позабытое на Земле и во внешних мирах. Мы, успристы, отличаемся от других своим образом жизни и принципами, составляя тесно связанную семью… У нас есть даже тайная система жестов, по которым мы узнаем друг друга. С помощью такого жеста я попросил убежища. — Он указал на толпу, которая наконец начинала редеть. — Нам не хочется общаться с людьми, которые наших принципов не разделяют, поэтому мы собираемся вместе в подобных кварталах или на таких планетах, как Толива и Флинт. Но это добровольная изоляция. Стены наших гетто возводятся изнутри.
— Разве Криминальное управление разрешает…
— Здесь никто не спрашивает разрешения Криминального управления. Девиз Восточной секты успристов гласит: «Оружие в обеих руках, свобода со всех сторон». Они охраняют и патрулируют улицы, не одно столетие предупреждая, что в обиду своих не дадут. Публичные беспорядки вроде тех, что нас нынче чуть не раздавили, в их кварталах не допускаются. Давно было сказано: в своем обществе делайте что хотите, но, вторгшись в наше, рискуете смертью.
Брунин наконец отдышался, оторвался от стены.
— Иными словами, они защищаются, совершая убийство.
— Это называется самообороной. Их оставляют в покое и по другим причинам. Тебя, к примеру, не удивляет, что ни один патруль Криминального управления не прилетел для подавления бунта? На Земле пока еще слишком много народу. Пара-тройка бунтовщиков убита — меньше голодных ртов надо кормить. Что в полной мере относится к глупым бунтовщикам, осмелившимся вторгнуться в подобный квартал. Преступников среди самих успристов карает свое правосудие, быстрее и часто гораздо жестче, чем тюрьмы Криминального управления. И наконец, с чисто прагматической точки зрения, помни — наши люди растут, обучаясь сражаться любым способом, любым известным оружием. — Ла Наг мрачно усмехнулся. — Не хочешь пойти и попробовать кого-нибудь арестовать?
— Прямо какая-то банда флинтеров, — проворчал Брунин, оглядываясь вокруг и вновь чувствуя ту же тревогу, которая на него накатила в Имперском парке на Троне.
— Действительно! — рассмеялся Ла Наг. — Просто они не сбежали на Флинт. В конце концов, флинтеры на самом деле пуристы Восточной секты в церемониальных одеждах, прибравшие к рукам целиком всю планету. А толивианцы — успристы Западной секты на собственной планете.
— Где живут на Земле эти типы из Западной секты?
Улыбка погасла.
— Почти все погибли. Мы… они… сторонились насилия… и поэтому были проглочены… уничтожены. Толива остается чуть ли не единственным местом, где жива Западная секта успристов. — Ла Наг повернулся. — Пошли.
Кратко переговорив на углу с небольшой кучкой взрослых — видимо, поблагодарив за помощь, — он направился к опустевшей улице, жестом поманив за собой Брунина.
— Вперед. Пора встретиться с богачом.
Поднявшись на три километра в затянутое тучами небо, они на полной скорости мчались к юго-востоку. Мегаполис Бозиоркингтон остался позади вместе с тесными поселениями на побережье и несметными флотами плавучих домов. Теперь внизу ничего не было, кроме супа из зеленых водорослей, который по-прежнему именовался Атлантическим океаном.
— Он на яхте живет?
Ла Наг отрицательно помотал головой.
— Тогда куда летим? — допытывался Брунин, переводя взгляд с карты на видеоэкране на высококучевые облака, которые флитер пронзал, как игла бусинку. — Тут ничего нету, одна вода. А до другого берега сроду не долететь.
Ла Наг взглянул на приборы.
— Смотри вперед.
Брунин глянул вниз на океан.
— Нет, — поправил Ла Наг, — вперед смотри. Прямо вперед.
Прямо спереди только туч и. Нет… еще что-то… Флитер вырвался на открытое место, и прямо перед глазами, о чем твердил Ла Наг, возник просторный тюдоровский особняк с идеальным газоном, затейливо, на манер лабиринта, обсаженным английским кустарником, подстриженным до двухметровой высоты. Композиция парила в небе на высоте трех километров.
— Ах, — тихо вздохнул Ла Наг рядом с Брунином. — Вот и скромная хижина Эрика Бедекера.
Конкуренция — грех.
Джон Д. Рокфеллер-старший
Дом Эрика Бедекера стоял в углублении на продолговатом диске в шесть акров, по краям которого располагались батареи противовоздушных орудий. Широкая публика считала воздушные усадьбы глупыми игрушками бесстыдных богачей, лишенными всякой практической ценности. Широкая публика, как всегда, ошибалась.