— Слышишь меня? Ты в ловушке. Мы должны тебя вытащить.
Ла Наг отрицательно покачал головой:
— Я знаю, что вокруг происходит. За мной следят. Жду ареста… не стану оказывать сопротивление. Что с пилотом?
— Он вместе с женой у Моры, в полной безопасности.
— А Брунин? Точно больше не натворит беды?
Канья на миг помрачнела, сверкнула глазами.
— Пока не знаю. Скоро смогу гарантировать.
Ла Наг инстинктивно напрягся:
— Что ты от меня скрываешь?
— Йозеф погиб по его вине, — ровным тоном объявила она. — Не задержи он нас в доме пилота, мы бы успели уйти до прибытия имперской охраны. Даже когда нас остановили на улице, не началось бы никакой стрельбы. Если бы он послушался указаний и оставался на месте, Йозеф был бы жив и стоял сейчас рядом со мной.
— Оставь его, Канья. Пусть идет куда хочет. Теперь никому уже не навредит, кроме самого себя. Разберешься с ним, когда горе немного утихнет.
— Нет.
— Канья, ты поклялась меня слушаться до конца революции.
— Его надо немедленно отыскать.
У Ла Нага возникло тревожное ощущение, будто она чего-то недоговаривает.
— Почему? Что за срочность?
— Мы опозорились, — сокрушенно призналась она, впервые опустив глаза. — Не спросив твоего разрешения, припрятали в Имперском парке аппаратуру для подстраховки на случай провала.
Ла Наг закрыл глаза. Вот это уж совсем ни к чему.
— Какую аппаратуру?
Возникло тошнотворное ощущение, что ответ ему известен.
— Ящик Барского.
Именно этого он и боялся.
— Большой? Каков радиус поля смещения?
— Три километра.
— Ох, нет! — Он снова открыл глаза, и Канья опять взглянула на него. — Усомнились во мне?
— Всегда есть вероятность, что ты ошибаешься. Вдруг Империя вновь возьмет верх, вдруг Земля развернется быстрее, чем предполагалось… Нам нужен был способ, который наверняка гарантирует полную гибель.
— Да ведь при таком радиусе поражения на Троне произойдет глобальная катастрофа!
— Все равно, никому уже не будет грозить ни Империя, ни сменившие ее земляне.
— Ценой миллионов жизней! Революция вообще затевалась ради спасения жизни!
— Мы старались помочь! И включили бы аппарат только в случае твоего поражения. Если власть перейдет к новой Империи или к Земле, они обязательно вторгнутся на Флинт и Толиву. Каждый из нас готов умереть, защищая родную планету. Это тоже будет стоить миллионов жизней флинтеров! Мы предпочитаем гибель Трона. Никогда никому не позволим посягнуть на наш образ жизни. Никогда!
Ла Наг взмахнул руками, остановив ее:
— Хорошо! После обсудим. В чем проблема с Брунином?
— У аппарата два активатора. Один сейчас у него.
Долгую минуту Ла Наг сидел в молчании. А потом молвил:
— Ищи его.
— Найду.
— Как? Кто знает, куда он направился…
— Во все активаторы встроены сигнальные маяки, чтобы не потерялись. Куда б он ни направился, я его выслежу.
— Он сумасшедший, Канья. Пустит в ход аппарат просто ради забавы. Его обязательно надо остановить! — Ла Наг вновь замолчал, на этот раз ненадолго. — Почему ты мне не поверила?
— Любой план, даже самый идеальный, может провалиться. Вдруг ты где-нибудь ошибся в расчетах?
Ла Наг невольно разгорячился.
— Где? Когда? Разве мы отстали от графика? Разве не все идет как намечено?
— В плане намечена гибель Йозефа?
— Если бы ты хоть чуточку больше мне верила, — сказал он, пряча острую боль, которую причинили ему эти слова, — над нашей головой не нависла бы сейчас угроза!
— Если бы ты не так упорно держался за Брунина, несмотря на общее мнение окружающих…
— Он был нужен на первых порах. Я… думал, что сумею переубедить его, перетянуть на нашу сторону…
— И ошибся. Поэтому Йозеф погиб.
— Канья, мне очень жаль.
— И мне тоже, — холодно бросила флинтерка. — Но я позабочусь, чтоб Брунин больше не погубил никого.
Вздернув плечи, она потянулась к выключателю видеопередатчика.
— Не убивай его, — попросил Ла Наг. — Он многое пережил вместе с нами… во многом помог. В конце концов, не его выстрел сразил Йозефа.
Непроницаемое лицо Каньи на миг вспыхнуло и погасло на экране.
Ла Наг обмяк, сгорбившись в кресле. Она вправе его ненавидеть не меньше, чем Брунина. В конечном счете на нем лежит ответственность за смерть Йозефа. На нем лежит ответственность за дурацкие выходки Брунина и за смерть последнего в руках Каньи, если та его все-таки решит убить. Конечно, она сочтет месть справедливой. Брунин — просто бешеный пес.
Фактически во всем виноват сам Ла Наг. Во всем. Разве можно быть таким идиотом? У них с Брунином была общая цель — крушение Империи. Он надеялся прийти с ним к согласию. Не вышло. Теперь ясно, что никогда не было ни малейшей надежды. Никакого согласия быть не могло. Никогда.
На первых порах разногласия между ним и Брунином казались предпочтительнее расхождений между флинтерами и толивианцами. Обе цивилизации породила одна философия — успр; обе двигались к общей цели — полной свободе личности. Со временем разница усугубилась. Толивианцы уклоняются от опасности, отступают в безопасное место, дерутся лишь в случае крайней необходимости: оставьте нас в покое или мы уйдем. Флинтеры выбрали более смелый подход. Никому не угрожая, готовы броситься в бой при первом признаке агрессии: оставьте нас в покое или пожалеете. Тем не менее обе планеты неплохо сработались, когда в конце концов Толива тоже решила ввязаться в бой.
Раньше верилось в возможность сотрудничать и с Брунином. Когда-то Ла Наг даже намеревался уговорить его сдаться Империи в образе Робин Гуда, к чему сейчас готовился сам. Он горько усмехнулся в душе. То ли свалял полного дурака, то ли слишком поверил в якобы самое верное и убедительное решение…
Надо признать, очень хочется, чтобы кто-то другой — кто угодно — сидел сейчас вместо него в пустом складе в ожидании имперской охраны и ареста. Сдаться Империи, оказаться в капкане, в запертой тюремной камере… Сама мысль в дрожь вгоняет. Тем не менее это необходимо сделать… совершить обязательный шаг… выполнить очередной, самый важный пункт плана… который никому другому нельзя поручить.
Теперь уже скоро. Да Наг перетащил кресло в самый центр и уселся, спокойно скрестив на груди руки, олицетворяя полное умиротворение и спокойствие. Офицеры, командующие поисковым отрядом, постараются хорошенько науськать подчиненных. Им предстоит захватить знаменитого Робин Гуда — говорить даже нечего, какая награда за него назначена.