– Хорошо. Я поняла.
– Только пусть это ночью сделает. Не дай кто заприметит его с такой ношей, враз донесут. Сейчас доносы в чести. Поняла?
– Да, все поняла, – шепнула Анна.
– И если что из ценного осталось, даже иконы в серебряных окладах, поснимайте и избавьтесь от них. В общем, чтоб поменьше к чему придраться было. Ясно?
– Ясно, Аркаша, – обреченно выдохнула Анна, и Аркадий, уже не выдерживая, рванул ее вверх, сжимая в страстных объятиях.
– Что ты делаешь со мною, Анька?! Что я делаю?! – зашептал он ей в ухо и стал осыпать ее нежную шею страстными несдержанными поцелуями. – Ты меня с ума свела!
Тело ее напряглось, она выгнула назад спину, пытаясь отстраниться. Но он еще крепче прижал ее к себе, неистово шепча о своей любви. И был готов расстаться с самой жизнью сейчас, только бы еще раз овладеть этим телом, что сейчас сопротивлялось его ласкам.
– Пусти, – чувствуя, что сейчас задохнется, вскрикнула Анна. – Я беременна!
Самохваленко вмиг разжал руки и в ужасе отшатнулся от Анны, словно она в него выстрелила.
– Что?!
– У нас ребенок будет, – сказала она и зарыдала, без сил опустившись на лавку и закрыв ладонями лицо.
Самохваленко не мог поверить своим ушам. Как? Почему? С первого-то раза? Что же теперь с ним будет? Он не думал сейчас об Анне. Об их будущем отпрыске. Он думал о себе. Если только об этом кто прознает… о том, что он обрюхатил дочь классового врага… Да его если самого в расход не пустят, то уж из рядов ВЧК точно вычистят да сошлют куда подальше. И конец всей его карьере. И на всю оставшуюся жизнь клеймо на нем! Инстинктивно он попятился назад к выходу из беседки. Споткнулся о порог. Едва сохранил равновесие, чтобы не упасть. Да так и застыл на месте, глядя на рыдающую Анну, не в силах сообразить, что ему делать дальше. Что говорить? Как поступить? И как-то разом улетучилась вся его любовь к ней. И только одно желание, сначала расплывчатое, а потом приобретающее все более четкие контуры, овладело им – бежать! Просто бежать отсюда и сделать вид, что ничего не слышал такого, ничего не знает. И вообще ничего никогда не было. И, сделав еще шаг назад, Аркадий уже почувствовал под ногами шелест травы, а не дощатый пол, и солнечный свет коснулся его лица, и воздух показался свежее, и дышать как будто стало легче. И он, как загнанный зверь, почуявший путь к спасению, сначала медленно, все так же пятясь задом, стал отступать. А затем и вовсе развернулся и опрометью кинулся к оставленной им распахнутой калитке.
* * *
Михаил замер, пытаясь сосредоточиться. Сейчас нельзя делать лишние неразумные телодвижения. Только крепче вцепился рукой в боковую стойку металлической лестницы. Переведя дух, постарался нащупать повисшей ногой поперечную перекладину. Казалось бы – пустяк, такое и ребенок может, но не сейчас, когда у тебя какое-то полуобморочное состояние, это превратилось в проблему. Кое-как все-таки укрепился на месте и, задрав голову кверху, стал часто дышать ртом, чтобы как следует наполнить легкие кислородом. Через некоторое время почувствовал себя лучше и продолжил восхождение. Только теперь уже медленно, не подчиняясь инстинкту совершать безумный рывок.
Когда наконец долез до края колодца, просто отвалился спиной на бетонный пол и лежал так несколько минут, тупо глядя на тускло горевшую лампочку под высоким потолком. Сейчас он не думал ни о найденном им бункере, ни о детях, ни о Светлане. Только о жизни. О том, что едва сейчас с нею не распрощался. И ощущение полного блаженства стало заполнять тяжело вздымающуюся грудь. И Михаил поймал себя на мысли, что еще ни разу не был так счастлив. Даже удивился, что когда-то хотел застрелиться. Но ведь в те моменты он не осознавал, что такое реальная смерть. Она тогда не казалась такой яркой и близкой, что буквально можно до нее дотронуться. Было лишь желание расстаться с проблемами, а не с жизнью. Просто другого выхода не находилось, как только все это совместить. А вот сейчас, когда у тебя нет особых проблем, только и можно как раз понять, насколько страшно умереть безвременно и по глупости. И все, что происходило с ним прежде, вдруг показалось таким мелким и суетным. Совсем не важным и не достойным того, чтобы из этого делать трагедию и не желать жить. И его мозг стали одолевать совсем другие мысли, никогда его не волновавшие. «А для чего я тут? Зачем появился на этом свете? Кто и что от меня ждут? А может быть, я сам по себе? Я просто должен жить, наслаждаясь лишь этой данностью. И если что-то случилось не так, как хотелось бы, то виноват в этом лишь ты, а не кто-то другой. Но всегда есть время исправиться, переменить отношение к ситуации, взглянуть на сущность бытия иначе».
Родин даже удивился тому, что сейчас для себя открыл, оказавшись в экстремальной ситуации. Но вскоре физическое ощущение холода и жажды стало перебарывать его высокодуховные изыскания, и он, поднявшись на ноги, побрел к своему столу. Ожидание стакана горячего чая уже увело на задний план все то, о чем сейчас размышлял, выпав из пространства и времени.
Вернувшись домой, Родин, как обычно, принял душ, плотно позавтракал и завалился спать. И душа и тело требовали немедленного покоя. Не было сил о чем-то думать, и уж тем более что-то делать. Заранее отключив телефон, он сразу отрубился, не мучимый никакими заморочками и сновидениями. Проснулся к шести вечера. Снова поел. И только после этого решил мысленно вернуться к тому злосчастному бункеру. Он уже смотрел на то, что с ним произошло, как на нечто далекое и нереальное и был обуреваем обычными человеческими страстями. В данном случае – любопытством.
Конечно, то, что он обнаружил при беглом осмотре, требовало более тщательного изучения. И прежде чем обнародовать свою находку, необходимо самому в ней разобраться. Иначе тебя туда уже больше не подпустят, заявив, что это национальное достояние и историческая ценность. Хотя ничего там ценного в денежном эквиваленте нет. Только вот что делать с недостатком воздуха в этом подземелье? Может быть, взять напрокат обыкновенный акваланг? Тяжеловато, конечно, спускаться и подниматься с баллонами за плечами, но что делать? Сглупил, конечно, что не потрудился поискать второго окошка вентиляции. По правилам оно непременно должно там быть. В одно – верхнее, идет отток воздуха, а в нижнее – приток. Вот нижнего он так и не обнаружил, увлекшись рассматриванием предметов быта. По идее, оно может находиться под кроватью. Как раз, как и положено, напротив того, что располагалось над диваном. Вот оно-то и могло быть засорено. Потому циркуляция воздуха нарушена. Если его удастся прочистить, то дышать будет легче. Короче, нужно попробовать.
О том, чтобы прекратить эту самодеятельность, не может идти и речи. Михаил был настроен решительным образом. Жаль, сосед помер. Вот с кем всегда можно было поделиться своими тайнами и даже посоветоваться. Неглупый был старик. И Михаил вдруг почувствовал тоску и одиночество. Накатило как-то вдруг, без разрешения. Захотелось позвонить детям. Просто спросить, как дела? Взял телефон, включил и увидел у себя четыре пропущенных звонка от Светланы. А что, если ей рассказать? Она баба неглупая. Да и вообще, одна голова хорошо, а две – лучше. Правда, сразу на ум пришла другая поговорка: «Где знают двое, там знает свинья». Но тем не менее он ей позвонил.