— Это не в моей власти, — усмехнулся Луиджи.
В следующее мгновение он схватил Анжелину за плечи.
— Виолетта!
— Мне надо ехать, — попыталась протестовать она, чувствуя себя совершенно безвольной.
Луиджи наклонился и осторожно, с большим почтением прижался губами к ее губам. Анжелина, дрожа всем телом, закрыла глаза. Он продолжал нежно целовать ее, и это возбуждало молодую женщину гораздо сильнее, чем страстные мужские поцелуи, пронизанные жаждой обладания. Наконец он отпустил ее и с меланхоличным видом сказал:
— Я вас обязательно найду. Уезжайте как можно скорее, так называемая Виолетта. И прошу вас, не пускайтесь больше в дорогу одна. Это далеко не безопасно.
Ошеломленная Анжелина кивнула головой, не в состоянии вымолвить ни слова. И только уже выйдя из конюшни, она смогла сказать:
— До свидания.
Луиджи помог ей сесть на Мину. Она поблагодарила его, ругая себя за проявленную слабость.
— Это был лишь дружеский поцелуй, — крикнул Луиджи, уходя в противоположном направлении. — Ваш жених ничего не узнает!
Анжелина ударила ногами по бокам ослицы. На несколько минут она забыла о Гильеме Лезаже.
Кружась вокруг отца, сидевшего за верстаком, Анжелина сгорала от нетерпения, но сапожник не отрывался от своей работы.
— Папа, правда, я красивая? Скажи! Посмотри, я надела мамину зеленую бархатную блузку. И потом, тебе уже пора отложить инструменты и идти одеваться. Если ты будешь возиться с этой подметкой, мы опоздаем на мессу.
Не глядя на дочь, Огюстен в последний раз вытащил большую кривую иглу из подметки.
— Я уже закончил, — проворчал он. — Какая муха тебя сегодня укусила?
— Я просто счастлива. Это не преступление. Так что ты думаешь о блузке?
Огюстен, внимательно посмотрев на дочь, нахмурился. Анжелина топнула ногой.
— Что еще не так? — спросила она.
— Зеленый цвет вовсе не украшает тебя, малышка! Он подходит рыжим при условии, что у них зеленые глаза. Мне очень жаль, но будет лучше, если ты наденешь что-нибудь другое. К тому же мы еще носим траур. И вообще, в соборе холодно и тебе не захочется снимать пальто.
Молодая женщина разочарованно провела ладонями по зеленому бархату, плотно облегавшему ее грудь. Она сохранила гардероб матери и теперь с волнением и гордостью надевала ее вещи, порой вышедшие из моды.
— Но я хотела оказать тебе честь! — воскликнула Анжелина. — В канун Рождества в город приедет много народу!
Сапожник принялся убирать свои инструменты. Наконец он встал и приподнял лицо дочери за подбородок.
— Ты окажешь мне честь, даже одетая в джутовый мешок, если будешь порядочной и честной девушкой. Не забывай, что самые надежные ценности — это скромность и целомудрие.
— Да, папа, — вздохнула Анжелина и первой вышла из мастерской.
В отчаянии она заперлась в своей комнате. Десять дней, предшествовавшие Рождеству, она жила в странном состоянии волнения и сомнений. Вернувшись из долины Масса, Анжелина принялась за уборку их скромного жилища. Она тщательно подмела и вымыла мощеный камнем пол на кухне, начистила медную утварь, котелки, черпаки и терракотовые блюда. В сопровождении своей собаки она ходила в соседний лес, приносила оттуда ветви остролиста и украшала ими колпак камина.
«Если Гильем захочет нанести визит моему отцу, наш дом должен быть уютным и чистым. Мы не самые бедные люди в городе», — говорила себе Анжелина, стирая льняные занавески.
Она хотела верить в близкое счастье, чтобы положить конец этому дурному сну, от которого пыталась пробудиться на протяжении многих месяцев.
«Я так плакала, когда поняла, что беременна! Я должна была радоваться, но не могла. Мне приходилось скрывать тошноту и недомогание, носить этот ужасный корсет, доставлявший столько страданий. И я родила в пещере, как отверженная. Но Гильем утешит меня, едва узнает, какие муки я вытерпела. Я знаю, он все исправит».
Зазвонили колокола собора. Анжелина бросилась к окну и открыла его, завороженная высокими голосами, доносившимися до нее. На улице пели дети. Они шли вереницей, держа фонарики высоко над головой.
В дорогу, все в дорогу,
Чтобы поклониться Иисусу в Вифлееме.
В дорогу, все в дорогу,
Чтобы поклониться Иисусу в Вифлееме.
Наш Спаситель родился
В Рождество, в Рождество, в Рождество.
Наш Спаситель родился,
Но о нем почти никто не говорил.
Боже мой, что мы ему подарим?
У нас совсем нет денег.
Боже мой, что мы ему подарим?
У нас совсем нет денег.
Подарите ему ваши сердца
В Рождество, в Рождество, в Рождество.
Подарите ему ваши сердца,
И он будет счастлив.
Анжелину душили слезы. Ее мать так часто распевала эту старинную рождественскую песню, вернувшись с мессы и готовя ужин… Анжелина высунулась в окно и позвала одного из мальчиков.
— Подождите! Я сейчас дам вам монетку! — крикнула она.
Ребятишки остановились, не прекращая петь. Молодая женщина приподняла матрас, под которым лежал кожаный кошелек. Его Гильем дал ей накануне своего отъезда. Взволнованная до слез, она дотронулась до него.
— Если ты окажешься в тяжелом положении, то сможешь безбедно прожить несколько месяцев, — сказал Гильем серьезным тоном.
Анжелина сначала отказывалась, но возлюбленный настоял на своем. Теперь она была счастлива, что у нее есть деньги. Ведь она может платить кормилице! Анжелина схватила серебряный франк. «Он принесет мне удачу!» — подумала она, бросая монету в окно.
— Спасибо, мадемуазель Анжелина! — закричал мальчик, подобравший монету. — Счастливого вам Рождества!
— И вам счастливого Рождества! — смеясь, ответила молодая женщина.
Немного успокоившись, Анжелина сняла зеленую бархатную блузку и надела серую, обшитую черными кружевами. Но, словно бросая вызов, не стала заплетать свои роскошные волосы в косы. Волосы были ее самым богатым украшением, и она знала это.
«Мама, моя дорогая мама, если ты меня слышишь, попроси ангелов послать мне в этот вечер Гильема. Умоляю тебя, дорогая мамочка!»
В тот момент, когда Анжелина мысленно читала эту молитву, в дверь постучал Огюстен. Он был в черном воскресном костюме и белой рубашке. На голове была фетровая шляпа.
— Ты такой красивый, папа, — сказала Анжелина.
— Чушь! — оборвал дочь Огюстен. — Скажи, уж не хочешь ли ты присутствовать на мессе без чепца?
Анжелина лукаво улыбнулась и показала отцу фиолетовый шелковый платок с золотистой каймой, настоящее сокровище, которое ей подарила мадемуазель Жерсанда на прошлый Новый год.