Анри, возможно, почувствовав, что лошадь замедлила шаг, открыл глаза и заплакал. Анжелина, улыбаясь, склонилась над сыном.
— Мое сокровище, мой золотой! Не бойся, мама рядом.
Она посадила его к себе на колени. Ребенок не сводил с нее глаз. Вдруг он улыбнулся ей, обнажив четыре резца, похожих на маленькие жемчужины.
— Октавия, посмотри на эти крохотные зубки! — с восторгом воскликнула Анжелина.
— Я смотрю, как он любуется тобой, — ответила служанка. — У малышей хорошо развиты инстинкты. Он чувствует, что ты его мать.
— Правда? — спросила Анжелина. — Пусть для него я еще незнакомка, но он улыбнулся мне. Он не выглядит ни испуганным, ни взволнованным. Скоро он назовет меня мамой.
— Увы, нет, моя бедная крошка! Анри будет расти в городе, мы будем с ним гулять. Позднее он станет играть на площади с другими мальчиками. Если ты хочешь сохранить тайну его рождения, тебе придется смириться с тем, что он, едва научившись говорить, будет называть тебя по имени.
Немного раздосадованная молодая женщина вскоре успокоилась. По сути, разве это так важно? Ее сын будет расти в достатке, его будут холить и лелеять. Он никогда не узнает, что такое голод и холод. А что касается любви, то он получит ее столько, что его юное существование станет похожим на прекрасную, залитую солнцем ровную дорогу, усыпанную лепестками роз.
Этот августовский день 1879 года Анжелина запомнила на всю жизнь.
Локомотив тронулся, выбросив огромное облако пара. Казавшийся бесконечным свист прорезал ледяной воздух. Поезд отходил от вокзала Сен-Лизье, расположенного на одном из берегов Сала.
Стоя в коридоре вагона, Анжелина с улыбкой на дрожащих губах смотрела на маленького годовалого мальчика, который махал ручкой, словно говоря ей «до свидания». Прижавшись к Октавии, Анри казался очень счастливым. Ему нравилось смотреть на вагоны, а лязг железа забавлял его. Слегка вьющиеся каштановые волосы закрывали шейку мальчика. Анри был красивым ребенком, розовощеким, круглолицым, с лукавыми карими глазами.
«Мой малыш! Как мне будет тебя не хватать!» — думала Анжелина со слезами на глазах.
Она посмотрела на отца, стоящего рядом со служанкой Жерсанды. Уже не в первый раз Огюстен Лубе сталкивался с внуком. Сапожник ни о чем не догадывался. Он не удивился, когда узнал, что мадемуазель Жерсанда взяла под свое покровительство сироту, лишившегося матери, родственницы своей служанки.
— Бедный малый, его будут воспитывать две гугенотки среди всяких побрякушек, — сказал он Анжелине. — Впрочем, это лучше, чем сиротский приют.
Анжелина рассеянно кивнула головой. С течением времени радость от возможности заниматься своим ребенком с утра до вечера вытеснила последние угрызения совести. Анжелина говорила, что помогает Октавии по хозяйству, а за это Жерсанда де Беснак платит ей довольно значительную сумму. И вновь отец поверил объяснениям дочери.
Но горький час разлуки все же наступил. Анжелину приняли в школу повитух Тулузы при родильном отделении городской больницы. Молодая женщина блестяще сдала вступительный экзамен, что позволило ей получить стипендию. Она решила ехать третьим классом, хотя ее покровительница настаивала на первом.
— Я стипендиатка, мадемуазель, — возразила Анжелина. — И не хочу, чтобы все думали, что я занимаю более высокое социальное положение, чем это есть на самом деле. Вы прекрасно знаете, что повитухами часто становятся женщины со средним достатком, хотя и образованные. Я также не хочу злоупотреблять вашей добротой. Вы и так взяли в свой дом Анри и воспитываете его, как принца.
Это было сущей правдой. Едва в ее доме появился малыш, как Жерсанда де Беснак перестала считать деньги. Анри спал в комнате Октавии, поскольку служанка настояла, что именно она должна оберегать его сон. Жерсанда купила деревянную детскую кроватку, выкрашенную в голубой цвет. С высокого изголовья кроватки спускалась муслиновая занавеска. Ел Анри, сидя на высоком стульчике, к которому были приделаны колокольчики, чтобы ребенку не было скучно. А уж игрушек и дорогой одежды было столько, что молодая мать начала волноваться.
— Вы его слишком балуете, — часто повторяла Анжелина.
Но Жерсанда отвечала, что ребенок, растущий без отца, имеет право на компенсацию.
— Не омрачай мою радость, детка, — добавляла Жерсанда. — К тому же чем больше наш малыш забавляется, тем умнее он становится.
Анжелине пришлось уступить, поскольку последнее слово всегда оставалось за старой дамой. И вот теперь, когда поезд увозил Анжелину в Тулузу, она перебирала в памяти прекрасные минуты, проведенные с сыном. Это был единственный способ сдержать слезы, унять тревогу. «Анри начал ходить на следующий день после того, как ему исполнился годик, в середине ноября. Мы втроем аплодировали, он последовал нашему примеру, а потом упал на попку. Какой он крошечный! А в Рождество Анри с восторгом смотрел на наряженную елку, засунув в рот пальчик. Прежде я тоже никогда не видела наряженных елок. Мадемуазель Жерсанда объяснила мне, что это древняя языческая традиция. Так отмечали зимнее равноденствие. Люди украшали хвойное дерево раскрашенными плодами и колосьями в преддверии обновления природы, нового урожая. Конечно, мой малыш получил подарки: деревянную лошадку и кожаный мячик. Он никак не хотел расставаться с мячиком… Как я выдержу целый год разлуки? Октавия обещала, что каждое воскресенье будет приезжать ко мне с ним, но это так хлопотно».
Анжелине было странно, что уже сегодня вечером она окажется среди незнакомых ей женщин, в стенах заведения, о котором ничего не знала. Дрожащими руками она открыла сумочку и вынула письмо, где сообщалось, что ее приняли в школу повитух. В нем ничего не было сказано об условиях учебы, только адрес городской больницы и перечень документов, которые она должна представить.
Анжелина сидела в пустом купе на скамейке из лакированных досок. Вагон трясло, отчего скамейка казалась еще более неудобной.
— Надеюсь, я ничего не забыла, — прошептала Анжелина, взяв в руки пачку бумаг. — Сейчас посмотрим… Свидетельство о моей добропорядочности, подписанное мэром. Уж если я обманываю родного отца, значит, могу обманывать и всех остальных.
Одинокие матери не имели права становиться повитухами. Анжелина прекрасно знала это, и теперь благословляла небеса за то, что они неожиданно послали ей на помощь Жерсанду де Беснак.
«Мне так повезло, — думала Анжелина. — Жерсанда столько для меня сделала! Она давала мне работу, когда я нуждалась в деньгах, а теперь я могу продолжить свое образование в Тулузе, не волнуясь за сына. Он в полной безопасности, в окружении двух славных женщин, моих ангелов-хранителей».
Молодая женщина вновь принялась перебирать бумаги. Вот документ, удостоверяющий ее личность, подписанный мэром Сен-Лизье… Это результаты экзамена, который она сдала в Фуа, префектуре департамента… Отметки были блестящими. Вздохнув, Анжелина положила бумаги в сумочку и, задумавшись, стала смотреть в окно. Она никогда не уезжала так далеко от родного дома, если не считать двух поездок на поезде в Сен-Годан, крупный населенный пункт в Верхней Гаронне. Правда, он был расположен всего в пятидесяти километрах от ее городка. Накануне Жерсанда рассказала ей о Тулузе, древней римской Толозе, крупном городе, история которого писалась на провансальском языке между пением трубадуров и грохотом войн за власть.