Уничтожение реального сектора на Западе привело к прогрессирующему исчезновению условий для инновационного развития, построения креаномики (экономики знаний). Стали деградировать высшие и средняя школы, чахнуть наука. Образование, наука и финансы неминуемо движутся к реальному производству. А значит – сила начнет перетекать с Запада в Азию. Да Китай и так уже крупнейший кредитор США. При этом на тот же смертный путь деиндустриализации встали и обломки Советского Союза во главе с РФ. Все это создает условия для глобального силового конфликта за передел мира.
Теория постиндустриализма послужила обогащению корпораций, невиданно нажившихся на переносе реального сектора в Третий мир. Она же стала и оправданием для невиданного раздувания сектора совершенно бесплодных финансовых спекуляций, что подавалось как «развитие сектора услуг». Достаточно сказать, что в ВВП Соединенных Штатов половину так называемого сектора услуг (70 % ВВП) занимает именно финансовое «казино». И оно же довело Запад до второй Великой депрессии в наши дни. В то же время автор этих строк показал, как в последние тридцать лет развитие науки и техники в мире оказалось замедленным и искривленным – вопреки всем нынешним литаврам по поводу небывалых темпов инноваций. Более того, в скорости воплощения прорывных проектов 2000-е годы смотрятся бледно по сравнению с 1960-ми. А глобализация на неолиберальных принципах, развернутая с 1980-х годов (одной из идеологических «подпорок» коей стала теория постиндустриализма»), вылилась в создание глобальных монополий, гегемония которых привела к торможению развития, к росту дороговизны товаров/услуг при падении их качества, к «затиранию» важнейших (но опасных для капиталистических отношений) инноваций.
Удивительно, но на теперешнем Западе погоня за быстрой прибылью привела, как и в РФ, к опасному износу техносферы и инфраструктуры. На вложениях в основные фонды, как выясняется нынче, экономили и в США, и в Евросоюзе.
Сама теория «постиндустриального общества» была поднята на щит неолиберальными, ультракапиталистическими варварами в 1979–1981 гг. (олицетворения течения – Рональд Рейган в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании, Аугусто Пиночет – в Чили, Е.Гайдар и А.Чубайс – намного позднее в РФ). Поднята именно потому, что скрывала суть исторического процесса: смерти капитализма, превращение его в гирю на ногах развития человечества и необходимости смены капитализма на строй более высокой ступени развития. В теории постиндустриализма нелепость кроется в самом названии: «после индустриализма». Но не бывает строя «после чего-то-там». Есть новый общественный порядок. Никогда в жизни не существовало ни «пострабовладения», ни «постфеодализма», ни «постремесла», ни «постаграрности».
На самом деле, на смену издыхающему, зашедшему в тупик капитализму может придти два строя – восходящий и нисходящий.
Нисходящий («новый феодализм» или даже новое кастово-рабовладельческое общество по Андрею Фурсову) может родиться в результате катастрофического обрушения прежнего порядка. Как результат грандиозного исторического отката.
Восходящий вариант – новый общественный строй, соответствующий прорывным «антикапиталистическим» технологиям и креаномике знаний. Это то, что коммунисты считают коммунизмом, а новые русские мыслители – Нейромиром/нейросоцем, Когнитивной эпохой, Антропной эрой. Задача нас как русских «мозговиков» – разработать теорию этого нового строя, его понятийный аппарат, вскрыть главные тенденции. А заодно – отыскать ростки такого будущего в окружающей жизни.
Итак, постиндустриализму место отныне – на свалке истории. Нам очень важно понять на этом примере, как опасно пользоваться импортными интеллектуальными продуктами в обществоведении, и как важно думать и творить самим, без оглядки на западные авторитеты…
По мнению заместителя директора Института прикладной математики РАН имени Келдыша профессора Георгия Малинецкого, нужно прежде всего вспомнить, как был остановлен Советский Союз. А это – уничтожение смыслов и ценностей, отказ от государственного планирования и целеполагания, шизофренизация руководства (правая рука не знает, что делает левая), жесткая привязка страны к Западу, переход от реальной работы к ее имитации, опора на криминалитет и, наконец – рабское подражание Западу. К последнему можно отнести и следование «постиндустриальному мифу».
Г. Малинецкий рассказал о кризисе процесса познания в общественных науках. В принципе, у науки основные стратегии научного познания. Первая – Птолемеева. Здесь нам говорят: мы имеем дело не с механизмами, а с феноменологией. У нас есть некая аппрокисмация наблюдаемых реальных данных и некая внешняя схожесть. Благодаря такому подходу античный астроном Птолемей весьма точно предсказывал орбиты небесных тел. По крайней мере, лучше, чем сторонники гелиоцентризма в течение века после Коперника.
Есть Ньютонов способ познания. Мы не зацикливаемся на аппроксимации, но пытаемся выявить механизмы явлений. Мы предполагаем, что возможен эксперимент – и пытаемся его осуществить. И мы пробуем сформулировать законы природы. Именно в этой парадигме и были достигнуты главные успехи науки.
Но в общественных нелинейных процессах прежняя парадигма дает сбои. Есть вопросы, ответы на которые профессор Малинецкий не знает. Общественные явления нелинейны и необратимы.
– Если вы провели один социологический опрос, то следующий даст совершенно иные результаты! – говорит эксперт. – Если вы предприняли некие действия, то общество необратимо изменилось…
Растет рефлексивность общества. Мы не только думаем, как действовать, но и думаем о том, как мыслить. Как описывать необратимо развивающиеся системы, зная, что после такого-то воздействия не будет какого-то одного гарантированного отклика? Если парадигма Ньютона здесь не работает? Здесь – всегда есть точки бифуркации с несколькими вариантами развития событий (будущего). А мы как раз, по мнению докладчика, и находимся в точке бифуркации.
Что будет дальше? Маркс говорил: «Давайте осмыслим историю как целое, начиная с первобытно-общинной эпохи, – и построим аппроксимацию». Он получил схему стадий-общественных формаций: от первобытного общества – прямо к коммунизму. Можно аппроксимировать не всю историю, а только ее нисходящую ветвь. Тогда мы получаем Шпенглера с его «Закатом Европы». А можно взять касательную линию к достигнутому максимуму. Например, момент торжества «американской мечты» после гибели СССР. Это – Фрэнсис Фукуяма. Все – конец истории, в будущем ничего не изменится. Дэниэл Белл строит линию от восходящей фазы: получается сверхоптимизм, постиндустриальный рай.
– По Беллу, мы вступили в нечто совершенно новое. Он развивает идею Маркса, – считает Георгий Геннадьевич. – Это ведь последний утверждал, что когда-нибудь знание станет производительной силой. Еще Ф.Бэкон говорил: «Знание – сила само по себе». Белл исповедует то же самое…
Как предсказать будущее? Самым наивным путем шел Джон Нейсбитт («Мегатренды», 1982 г.). Как и американская разведка во Второй мировой войне, которая делала выводы, анализируя место и число рубрик и тем в немецких газетах, Нейсбитт «прочесал» американскую печать. Анализ шести тысяч газет США дал его группе мегатренды, как он считал, на полвека вперед. То есть – переход от индустриального общества к информационному, ставка на технический прогресс и душевный комфорт, смену иерархических систем на неформальные и сетевые, долгосрочное планирование и отмирание форм старой представительной демократии в информационной эре. И это точно те же тенденции, о которых говорят и пишут сегодня, четверть века спустя. Таким образом, бесхитростная экстраполяция тоже имеет право на существование.