Я понял, на кого намекает Ермохин. Если это так, а скорей всего это так, то вряд ли мы когда-нибудь узнаем имя или имена его убийц. Внезапно я подумал о том, что сын Очалова за два дня лишился родителей. Надо будет обязательно заняться его судьбой, выяснить могут ли взять его на воспитание родственники или надо мальчика определять в детский дом. Можно представить, какой удар его постигнет, когда он узнает о смерти отца. Невольно я даже вздрогнул. В моей памяти нежданно всплыл день, когда я узнал, что остался без папы. Кажется, это был первый раз, когда я плакал и не стыдился своих слез.
Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо.
– Надо возвращаться в город, – сказал Олег. – Мы хотели заняться срочными делами.
Я кивнул головой.
– Чтобы понадежнее спрятать твоих родных, лучше всего обратиться к Вознсенскому, – предложил Олег. – Он знает отличные для этого места.
Я был слишком подавлен, чтобы возражать. Больше до самого города мы не сказали ни слова.
Мы въехали на территорию усадьбы Вознесенского, которая встретила нас непривычной тишиной. Обычно здесь всегда кто-нибудь был, но сейчас тут казалось все вымерло. Кроме охранника у ворот, я не заметил никого. Я споткнулся обо что-то, посмотрел на землю и вздрогнул – это был точно такой же кирпич, каким убили Очалова. Недавно к дому Вознсенского делали небольшую пристройку и не весь строительный мусор еще убрали. Я взглянул на Олега и поймал его настороженный взгляд. У меня впервые появилась мысль, что он что-то знает об убийстве Очалова, но молчит.
Появился Вознесенский, на него было страшно смотреть. Он был весь какой-то помятый, поникшей, он совсем не напоминал подтянутого, уверенного в себе человека, одетого по последней моде, каким я его привык видеть. Он обвел нам каким-то мутным взглядом и только после этого попытался как-то воспрянуть духом, дабы обрести, хоть какую-то уверенность.
Мы изложили ему дело, по которому пришли, он выслушал нас, хотя мне иногда казалось, что его мысли витают где-то далеко-далеко. Но, как оказалось, он все хорошо понял.
– Нет проблем, мы спрячем ваших родственников. Пусть они немедленно собираются. Мне только нужно будет сделать один звонок, и я вам скажу, куда надо ехать.
– Где вас сын, Борис Эдмондович? – спросил я.
– Сын? – Он как-то странно посмотрел на меня. – Он ушел, мне неизвестно, где он сейчас. Впрочем, чему тут удивляться, дети раньше или позже всегда уходят от родителей.
Я подумал о том, что до сих пор он предпочитал обходиться без подобных банальных сентенций. Мой язык жег один вопрос, но я не решался его задать. Вместо этого я сказал:
– Вы помните, Борис Эдмондович, что у нас сегодня торжественное событие, мы подписываем контракт с американцами на строительство отеля. Это ваша заслуга, не будь вас, ничего бы не получилось. Я жду вас на торжественном мероприятии по этому случаю.
– Да, да, я приду, – без всякого интереса к происходящему произнес Вознесенский. – А сейчас извините, у меня срочные дела.
Вряд ли, подумал я, у него есть сейчас срочные дела. В таком состоянии невозможно ничем заниматься. Мы выехали за ворота, и я почти сразу же забыл о Вознесенском. Кроме трагического события, сегодня должно было произойти то, ради чего я и стал мэром: я подписывал от имени города свой первый крупный контраст.
В небольшой зал приемов мэрии набралось так много народа, что он стал напоминать городской автобус в часы пик. Невольно я испытывал волнение: не пробрался ли кто-нибудь из тех, кто мог бы помешать проведению этой торжественной церемонии. Хотя я знал, что контроль за входом ведется очень строго; все пропускаются только по именным приглашениям и при наличие паспорта.
Я и американцы скрепили своими подписями контракт на сооружение в нашем городе пятизвездного отеля. Затем начался фуршет по случаю заключения соглашения. Я чувствовал, что от количества поздравлений, которые я выслушивал, я начинаю уставать. Тем более меня из всех приглашенных на этом прием в данную минуту интересовали только два человека: один, который находился в этом зале, и другой, который должен был быть здесь, но пока отсутствовал.
Наконец мне удалось приблизиться к одному из этих двоих людей.
– Я вас поздравляю, – сказала Ксения. – И очень рада за вас.
– Я тоже рад за себя, – не стал скрывать я свои чувства. – Пока этот контракт – самое важное, что удалось сделать. Одних рабочих мест этот отель даст городу больше тысячи. Вы понимаете, что это означает.
– Я понимаю, – почему-то грустно произнесла Ксения. Она помолчала, затем поднесла ко рту бокал шампанского, осушила его до дна. Потом посмотрела на меня. – Я хочу вам сказать, что мы с Андреем определили день свадьбы.
– Вот как! И когда состоится это счастливое событие? – стараясь казаться как можно беззаботней и безучастней, спросил я.
– Ровно через две недели.
– Поздравляю. – Я нашел глазами Андрея, который вел беседу с одним из американцем.
– Я только сегодня узнал, что он хорошо говорит по-английски. Молодец.
– Да, молодец. Он выучил язык после того, как с ним случилось это несчастье. Он начал его изучать для того, чтобы отвлечься от своих мыслей.
– Он нашел для этой цели хороший способ. Андрей замечательный человек.
– Да, замечательный, – подтвердила Ксения.
Мы замолчали, как будто исчерпали весь запас тем для беседы. И в тоже время мы не расставались, мы стояли рядом и делали вид, что как бы не замечаем этого. Первая нарушила паузу Ксения.
– Скорей всего, в ближайшие дни мы с вами не свидимся, у каждого из нас будет очень много дел. Правда, совсем разных. Но это не важно. Я не знаю, хотите ли вы присутствовать на нашей свадьбе, но в любом случае я вас приглашаю. Но если вы не придете, я не обижусь, я понимаю, вам не до того.
– Спасибо и за приглашение и за обещание не обижаться. Я не знаю.
Ксения кивнула головой, словно бы ожидала от меня именно такого неопределенного ответа. Но я в самом деле не знал, приду ли я на свадьбу. И дело было, конечно, не в моей занятости, а совсем в других причинах.
– Я пойду к Андрею, кажется, он заскучал, – сказала Ксения.
Я наблюдал, как пробирается она сквозь плотные слои избранного общества. Внезапно моим вниманием завладел другой объект, я увидел только что появившегося Вознсенского.
Хотя он был изысканно одет, но выглядел он все же плохо. Впервые минуты я даже не мог определить, что же в нем столь разительно изменилось. И вдруг уяснил – глаза. Они больше не смотрели прямо, а были устремлены все время к долу, словно стеснялись прямо смотреть на людей.
Я пробрался к нему.
– Борис Эдмондович, вы опоздали к началу церемонии. Контракт подписан, американцы строят гостиницу.
Вознесенский поднял голову и как-то тускло посмотрел на меня.