— Глубокоуважаемый дядя Чарли умер от удушья, — торжественно заметила тетя Эдна, когда аплодисменты стихли. — Но причиной был не орешек, а кусок сыра, обычного фермерского сыра чеддер, его любимого. После этого случая мы называем его не иначе как Чеддер Чарли, не так ли, Роуз? Бедный Чеддер Чарли!
К неудовольствию херлингемских леди осенью Томас Леттон и Эмма Таунсэнд поженились. Роуз радовалась, что наконец-то члены семьи Таунсэндов могут снова ходить с высоко поднятой головой, а вот тетя Хильда была абсолютно уверена, что эта девушка не заслуживает такого благородного молодого человека. Тетя Эдна за глаза называла Хильду «почетной крокодилицей» и прищелкивала языком, а Айла хихикала и повторяла за ней. Младшая из сестер никогда не была тактичной. Она подражала своей тетушке и, подобно маленькой стрекозе, летала по комнате, стреляя во все стороны лукавыми глазками и прищелкивая языком.
— Что происходит с ребенком, Роуз? Все эти странные ужимки… Что, черт возьми, это значит? — жаловалась тетя Хильда.
Даже Роуз нелегко было скрывать свое веселье по этому поводу, но она заверила сестру, что это всего лишь игра, которой Айла научилась в школе.
— Ну бог с ней, — ответила Хильда, — а то я подумала было, что она кривляется, издеваясь надо мной.
— Конечно же, нет, Хильда. Не обращай на нее внимания, она скоро переключится на что-нибудь другое, — сказала Роуз. И оказалась права. Айла легко увлекалась и легко остывала. Очень скоро игра «тетя Хильда — почетная крокодилица» попросту наскучила ей.
История любви Эммы Таунсэнд произвела на Одри глубокое впечатление. Она никак не могла забыть о случившемся. Издали наблюдала она за свадебной церемонией, представляя себе пассивное смирение невесты со своей судьбой, когда та покорно давала обет верности и входила в новую жизнь без любви. Две недели спустя пара вернулась из свадебного путешествия. Молодая супруга выглядела счастливой в своей новой роли. Скандал забылся, отчасти благодаря прошедшему времени, а отчасти из-за желания членов общины забыть о нем. Вскоре даже херлингемские леди спрятали свое неодобрение под маской радушия и стали принимать новую миссис Леттон с милыми улыбками, с тем же завидным постоянством направляя ей свои маленькие сиреневые конвертики. Но Одри казалось, что сквозь легкий беззаботный смех девушки она слышит приглушенные крики боли. Ей казалось, что она читает страдание в ее глазах в те редкие моменты, когда Эмма теряет контроль над собой, бездумно уставившись вдаль, словно вызывая в памяти ощущения, подаренные теми нежными поцелуями под ветвями сикоморового дерева. Для Одри Эмма стала романтической героиней, а ее трагедия придавала ее облику необычную тонкую прелесть, которой она раньше не обладала.
В январе 1948 года, когда Одри исполнилось восемнадцать, мать и тетя Эдна взяли сестер с собой за покупками в большой магазин «Харродс», располагавшийся на Авенида Флорида. Вечер они планировали закончить чаепитием в отеле «Алвеар Пэлэс». Тетя Эдна, которая, так же как и ее сестра Роуз, никогда не была в Лондоне, бродила по «Харродс», жалуясь, что ему далеко до знаменитого лондонского тезки, который по роскоши и ассортименту мог сравниться с пещерой Аладдина. Но для Одри и Айлы это было долгожданное развлечение, не только потому, что мама купила им новые наряды, но и потому, что наблюдать за элегантными дамами в аккуратных шляпках и перчатках, которые прохаживались, покачиваясь на высоких неустойчивых каблучках, по устланным коврами отделам и разглядывали косметику и модную одежду, привезенную из Европы, было настоящим приключением.
Айла с завистью смотрела, как старшая сестра примеряет взрослые платья и шелковые блузы, а потом насупилась, когда ей сказали, что сережки она получит только в день своего восемнадцатилетия. Чтобы успокоить младшую племянницу, тетя Эдна купила ей красивый набор белья, который тут же вернул на уста Айлы улыбку, вызвав недовольство ее матери, огорчавшейся, когда тетя Эдна сводила на нет ее слабые попытки призвать Айлу к порядку.
Стояла невыносимая жара. Они шли по пыльным улицам, не обращая внимания на замызганных маленьких попрошаек, которые, подобно обезьянкам, выныривали из тени и просили денег или сладостей. Они прошли мимо газетного ларька, с витрин которого, растиражированное всеми национальными газетами, им улыбалось румяное лицо Эвы Перон. Ее крашеные белые волосы были стянуты в тугой хвост, в холодных карих глазах и победной улыбке отражались амбиции, которые невозможно было удовлетворить. Тетя Эдна и Роуз оставили при себе свои комментарии из-за боязни быть услышанными. Ходило много историй о людях, которых сторонники Перона избили из-за неосторожного замечания, брошенного в адрес их кумира и его супруги. Улицы Буэнос-Айреса — неподходящее место, чтобы говорить плохо о Первой Леди. Никто не чувствовал себя в безопасности даже в стенах своего собственного дома.
Одри обожала город. Возможность целый день купаться в сладостной анонимности нескончаемого лабиринта улиц дарила ей особый вкус свободы. Она любила суету людей, уверенно и целеустремленно шагающих на работу, на деловые встречи, и беспечность тех, кто легкой походкой прогуливался по авеню, с любопытством заглядывая в витрины магазинов, и спокойствие тех, кто останавливался, чтобы погреться в лучах солнца и понаблюдать за стремительным движением мира. Шумные потоки машин вызывали в ней восторг, простор площадей и великолепие зданий очаровывали ее. Она страстно желала быть частью всего этого, тихонько вплести свой жизненный путь в этот мир, подобно шелковой ниточке в огромном гобелене. Она обожала романтику маленьких кафе и ресторанов, расположившихся вдоль тротуаров и вносящих живительную струю спокойствия в суматошную повседневность. Привлекательные чистильщики обуви и цветочники собирались в тени, обсуждая политику и торговлю, потягивали мате через витые серебряные трубочки. В воздухе тяжело плыли запах бензина от автобусов и ароматы карамели и выпечки. Они перемешивались с оживленными детскими голосами, парившими над деловым гулом города. Она не пропускала ни единой детали, следуя по тротуару за матерью. Одри понаблюдала немного за молодыми парами, бродившими рука об руку под пальмовыми деревьями на Плаца Сан-Мартин, потом ее мысли снова вернулись к любви. Сердце наполнилось страстным желанием, когда густой запах гардении и свежескошенной травы ударил в лицо, унося ее в упоительный мир романов, которые она так любила читать. Она представила, что однажды так же, как эти влюбленные, она пойдет с кем-то рука об руку и у фонтана сорвет поцелуй с чьих-то губ…
В кафе отеля «Алвеар Пэлэс» Роуз завела разговор о двух молодых людях, которые недавно прибыли из Англии, чтобы работать в компании ее мужа.
— Сесил и Луис Форрестеры, — сказала она. Ее губы изогнулись в легкой улыбке, выдавая волнение.
— Братья? — спросила тетя Эдна, расстегивая пуговицу на блузке и обмахивая свое потное тело.
— Да, братья, — ответила Роуз. — Сесил постарше, ему тридцать, а Луису двадцать два. Луис немного… — она запнулась, чтобы найти подходящее слово, боясь показаться злобной, — эксцентричный, — продолжила она, а затем резко переключилась на старшего брата. — Сесил — красивый и воспитанный. Приятный молодой человек.