Она не стала обнимать племянницу, потому что чувствовала, что ребенок готов расплакаться. Зато глядя на нетерпеливо прыгающую с ноги на ногу Алисию можно было подумать, что она не может дождаться, когда же мама и тетя наконец уедут. Сисли надеялась, Одри не станет затягивать сцену прощания, что сделало бы расставание еще более болезненным.
— Дорогие мои, нам пора, — сказала Одри, пытаясь скрыть свою боль. Но Леонору было не так-то легко провести: она услышала дрожь в голосе матери и залилась слезами.
— Я не хочу здесь без тебя оставаться, — всхлипывала она, прижимая к груди Потрепанного Кролика. Ее плечи вздрагивали. — Мамочка, не уезжай!
Одри обняла ее и крепко прижала к себе.
— Когда вы привыкнете, все будет хорошо. Прощаться всегда тяжело, — бормотала Одри, вытирая собственные слезы о пальто дочери. Но сейчас единственное, что она могла сделать — это обнять малышку. Обнять, но не посадить ее в машину и увезти домой.
— Не волнуйся, мамочка. Я присмотрю за ней, — сказала Алисия с нотками нетерпения в голосе. — С ней все будет хорошо, когда вы уедете.
Одри попыталась разжать ручки Леоноры, но та вцепилась в нее с удвоенной силой.
— Мне не нравится здесь, мамочка! Пожалуйста, забери меня домой! — В голосе девочки слышался страх. — Забери меня домой!
— Мы заберем вас на выходные через две недели.
Но разве могло это успокоить ребенка, который плакал теперь так безутешно, что даже не мог говорить?
— Ты должна оставить ее, — сказала Сисли, касаясь руки Одри.
Одри сумела разжать руки Леоноры и, все еще обнимая ее, поцеловала Алисию.
— Позаботься о сестричке, доченька, — попросила она. — Сейчас она нуждается в тебе больше, чем когда-либо.
— Я все сделаю, — ответила Алисия, пытаясь взять Леонору за руку. — Ну же, Лео, все не так уж плохо.
Одри шла к машине, не оборачиваясь. Если бы она это сделала, то увидела бы маленькое несчастное лицо Леоноры. Вместо этого она откинулась на спинку сиденья и разрыдалась.
— Как я могла причинить своей дочери столько страданий? Я — чудовище!
Глаза Сисли наполнились слезами. Она вспомнила свою первую ночь в Коулхерст-Хаус. Одиночество и пустота — ощущения, которые не забудутся никогда. И, хотя она научилась любить это место всем сердцем, воспоминания о первой ночи всегда отзывались в душе болью.
* * *
Алисия обняла сестру за плечи и повела в дом. Старшие девочки смотрели на них с любопытством и восхищением, а младшие закусывали нижнюю губу и старались не поддаваться печали. Они тоже скучали по своим родителям, и им тоже хотелось плакать. В коридорах и комнатах суетились дети, звучал смех, но Леонора еще никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой. Жизнь вдруг превратилась в страшный сон, только ведь она не спала… Ей вдруг захотелось свернуться в клубочек, как ежик, и колоть всякого, кто посмеет к ней приблизиться. Алисия пыталась поддержать сестру, но слова не могли вернуть Леоноре маму и не могли избавить ее от чувства собственной ненужности. Как лунатик, Леонора следовала за Алисией, сжимая ее руку, словно боялась, что и сестра исчезнет. Тогда бы она действительно осталась в полном одиночестве — ягненок на арене, полной львов.
В Милне стайка девочек ждала их возле кровати Леоноры. Когда близнецы вошли, девочки замолчали. Даже у Алисии екнуло сердце. Все девочки их возраста знали друг друга, поскольку уже год учились в одном классе. Леонора и Алисия внутренне сжались, предвидя враждебную встречу. Но, к их немалому удивлению, девочки бросились к ним с выражением сочувствия на лицах. Мисс Райд уже успела объяснить им, что Алисия и Леонора приехали из далекой страны и о них нужно позаботиться. Девочки смотрели на сестер широко открытыми глазами, словно они были редкостными зверушками из другого мира, а потом стали забрасывать их вопросами. Леонора дрожала и молчала, поэтому старшие девочки увели ее в уголок и принялись успокаивать. Алисия была этому только рада и с удовольствием улизнула в свою комнату.
Веснушчатая девочка с длинным лицом усадила Леонору на кровать и обняла за плечики.
— Я — Тодди Мартин. Вообще-то меня зовут Виктория, но для девчонок я Тодди, — сказала она. — Я живу в комнате класса Байрон. Я — твоя «тень», так что, если тебя будет что-то беспокоить, приходи ко мне. Я старше тебя на год. — Заметив, что Леонора вытирает глаза, она ободряюще похлопала ее по спине. — Бедняжка! Мы все прошли через это, но ты привыкнешь. С каждым днем будет становиться легче. К тому же ты не одинока, потому что мы рядом и будем о тебе заботиться.
Леонора всхлипнула и вытерла слезы своим мягким плюшевым Потрепанным Кроликом. На какое-то время ей стало легче.
Из спальни класса Диккенс вернулась Алисия. В руках у нее был горшочек.
— Ну, кто хочет попробовать dulce de leche?
Дорога домой была такой долгой, а Одри чувствовала себя такой несчастной, что поделилась с Сисли своими переживаниями.
— Я просила Сесила не делать этого.
Стараясь сохранить видимость гармоничных отношений с мужем, Одри никому не рассказывала о своей обиде, даже матери и тете Эдне, которые бы ее поняли. Но теперь Сесил был далеко, и она почувствовала, что фундамент ее преданности мужу подорван.
— Алисию исключили из школы, потому что учителя не могли направить в нужное русло ее бьющую через край энергию. Ничего серьезного, ведь в Буэнос-Айресе много хороших школ. Леоноре там было хорошо, она была так счастлива. Но Сесилу пришла в голову идея отправить девочек учиться в Англию. Я думала, что умру. Сисли, ради чего мне теперь ехать домой?
— Ради своего мужа, — твердо ответила Сисли. — Ты не должна позволить себе сломаться. Ты не должна полностью посвящать жизнь дочкам, потому что когда-нибудь они выйдут замуж, у них появятся свои дети. Что тогда будет с тобой?
— Я буду бабушкой, — просто ответила Одри. — Мы с Сесилом давно в ссоре. Как я могу любить мужчину, который так поступил со мной? Он украл у меня моих детей!
— Ты не права. — Сисли встала на защиту брата. — Тебе тяжело понять его, потому что ты сама выросла не в Англии. Но мы, англичане, уверены, что школа-пансион — самая качественная форма обучения в мире. Это заложено в нашей культуре и ни у кого не вызывает вопросов. В первые дни я скучала по родителям, так же как Леонора. Но потом я привыкла и вообще очень редко думала о доме. Сесил учился в Итоне, и сомневаюсь, что он тосковал по родителям. Он заботится о своих дочерях, и, конечно же, верит, что дает им очень хороший старт в жизни.
— Он не может любить их так, как люблю я. — Одри посмотрела на Сисли и поняла, что та достаточно рассудительна и умна, чтобы взглянуть на ситуацию с обеих сторон.
— Сесил — англичанин до мозга костей, — сказала та после паузы. — Он — сверхправильный и честный, как наш отец. Он не привык открыто выражать свои эмоции. Но это не значит, что он не способен любить. Даю голову на отсечение, он любит своих дочерей так же сильно, как и ты. Он пожертвовал своим благополучием ради их будущего. Разве ты не понимаешь? Он англичанин и всегда им будет.