Она удивленно посмотрела на него.
– Вы что намерены присутствовать при сеансе?
– Делайте свое дело и слушайте меня. Туалет – единственное место, где нет прослушки. – Капитан повернулся к ней спиной. – Делайте свое дело.
Анжелике ничего не оставалось, как устроиться на унитазе.
– Слушайте меня внимательно. Вы попали в очень неприятную историю. Идет ликвидацию свидетелей. Это делается по негласному приказу премьер-министра, так как ему грозит разоблачение. А полковник – его человек. (Полковник– это тот мужчина, который ее допрашивал, догадалась Анжелика.) Ни в чем не признавайтесь. Признаетесь, получите пожизненный срок. Им нужен человек на роль козла отпущения. В качестве него выбраны вы.
– Но почему началась ликвидация?
– Из-за Шаклеина. Он прокололся. Он стал грести под себя все, что можно и что нельзя. Это не понравилось его покровителям, и те дали отмашку. Это была их ошибка, так как после того, как им занялись вплотную, от него пошли волны во все стороны. И сейчас под угрозой разоблачения многие высокопоставленные люди.
– Шаклеин жив?
– Пока жив. Но вряд ли это продлится еще долго. Его судить уж точно не будут.
– Я не знаю, что мне делать?
– Я понимаю. Если человек, который может вам помочь. Но он должен быть влиятельным. Чрезвычайно влиятельным.
Анжелика задумалась.
– Говорите быстрей, – поторопил ее Михаил. – Мы и так находимся тут слишком долго.
– Мамонтов, – произнесла она фамилию. – В моей сумочке, которая осталась в комнате, есть его визитка.
– У нас есть все его координаты. И больше никто?
– Больше никто.
– Возвращаемся.
Анжелика снова оказалась в заточении. Она опять легла на кровать, но уже немного с другим чувством. Не то, что ей стало сильно легче, но, по крайней мере, она теперь знает, что происходит. Она больше не будет метаться бесцельно в замкнутом пространстве неопределенности.
Ее мысли сами собой перекинулись на Михаила. А какую играет игру он? Зачем и почему он все это поведал ей? Хочет помочь? Но в таком случае он очень рискует. Или это хитрый ход ее мучителя-полковника?
Свет в камере по-прежнему ярко горел, но она уже немного привыкла к нему, и он ее уже не так раздражал. Она пыталась мысленно выстроить свою линию поведения, но ей это плохо удавалось. Что может она реально противопоставить этому полковнику? Практически ничего. Перед ним поставлена задача заставить ее дать показания против самой себя, и он будет добиваться этой цели всеми доступными ему способами. А какие способы ему еще доступны, она может только предполагать.
Она лежала на кровати. Мысли, которые были с начала очень концентрированными и плотными, постепенно стали редеть, становится все более зыбкими. И произошло то, о чем Анжелика страстно мечтала с той минуты, как попала сюда, ее истомленный выпавшими испытаниями организм погрузился в сон.
Анжелика проснулась с ощущением, что спала очень долго. Но проверить это она никак не могла, часов у нее не было, а в камеру по-прежнему заливал яркий свет. Но сейчас он не слишком ей мешал. Ее угнетало другое, она не знала, какое сейчас время суток.
Зато возникла другая напасть, ее стал донимать холод, который шел от сырых стен. Одеяло было совсем тонким, и никак не могло ее согреть. Она натягивала ее на голову, но это мало помогало. Особенно сильно мерзли ноги, Анжелика чувствовала, как становились они ледяными.
Время казалось висело неподвижно над ней. У нее не было ни малейшего представления, когда снова начнется допрос. Уж лучше он, чем эта неподвижность и неизвестность. Но о ней никто не вспоминал. Вдобавок ее начал мучить голод, она даже не могла точно определить, когда ела в последний раз.
Анжелика слезла с кровати, нажала на кнопку. Подождала. Но на этот раз никто не откликнулся на ее призыв. Ей стало так страшно, как еще не было страшно, может быть, никогда. А если ее оставили тут в этом каменном мешке умирать с голоду. В этом доме явно никто не живет, он скорей всего используется для оперативных целей. И кто знает, когда в следующий раз тут появятся люди. Не исключено, что очень не скоро. И если ее действительно решили таким образом уморить, то они придумала для нее невероятно мучительную смерть.
Анжелика заплакала от жалости к самой себе. Она села на пол и слезы стали падать на каменный грязный пол.
Вдоволь наплакавшись, она решила взять себя в руки. Даже если ее предположения верны, не стоит раскисать. Она должна умереть достойно. И путь враги ее видят, что не смогли ее сломить.
Она снова легла на кровать. Голод мешал думать. Он стала утешать себя мыслью, что его мучения бывают тяжелыми только в первые часы. Затем человек свыкается с ним и даже вообще не желает есть. По крайней мере, она где-то читала именно такое описание этого состояния. Значит, ей следует потерпеть еще не так долго, а потом станет легче. И самое лучшее попытаться еще заснуть.
Самое удивительное заключалось в том, что ей удалось это снова сделать. По-видимому, таким образом организм защищал ее от физических и психологических мучений.
Она проснулась от того, что кто-то дергал ее за плечо. Анжелика открыла глаза и увидела Михаила.
– Вас вызывают, идемте, – сказал он.
Анжелика не без труда села на кровати.
– Я хочу есть, – объявил она.
– Вам дадут есть, – пообещал он. – Но чуть позже. Вставайте.
Анжелика встала и не без удивления констатировала, что чувствует себя вполне крепкой. Голодание пошло ей даже на пользу, по крайней мере, тело было легким и послушным. И она, в самом деле, уже не испытывала таких острых голодных мук, есть хотелось, но это чувство было несколько приглушенным.
Они вышли из камеры и стали подниматься наверх. Анжелика внимательно присматривалась к Михаил, ей показалось, что он выглядит очень хмурым. Она хотела спросить, что с ним случилось, но вовремя прикусила язык, вспомнив об его предупреждение о наличии подслушивающих устройств.
Михаил ввел ее в знакомую комнату, где проходил первый допрос. Тут уже находился и допрашивающий.
– Вы свободны, капитан, – сказал он.
Ей показалось, что полковник сильно взвинчен, он буквально не мог сидеть на месте. Все члены его тела без конца производили самые различные движения.
Несколько раз он прошелся по комнате, затем остановился возле Анжелики. Его злые глаза буквально пронзали ее взглядами, словно бы стремясь выжечь на ее теле отверстия.
– Ну, как надумали говорить? – спросил он.
– Нет. Я не стану себя оговаривать.
– Ах, не станешь! – мгновенно, как спичка, вспыхнул он, да так сильно, что по его лицу пошли бурые пятна. – Значит, суточное пребывание в камере тебе не пошло на пользу, сука.