…Призраки в конце концов вновь присоединились ко мне (это случилось глубокой ночью близ Лиона), почерпнув новые силы из Роны, стремительно несущей свои воды с отдаленных альпийских высот – таким образом швейцарские горные ландшафты вносят свой вклад в непредвиденные подъемы воды, буквально терзающие эту часть Франции и ее обитателей после весенних и осенних дождей. От Лиона и до конца пути духи будут появляться часто, во многом благодаря обильным водам Роны и ее притоков, которые, как мне станет известно потом, претерпели раннее и подозрительное вздутие. По существу, паводок будет сопровождать нас по всей Южной Франции, начиная с Лиона, куда доносит свои быстрые воды Сона, река почти столь же широкая, как Рона, но более спокойная. Я слышала, как женщина в рыночном ряду рассказывала, будто берега Соны сместились: она якобы наблюдала со второго этажа, как Сона затопила, хоть и неглубоко, всю округу, превратив сушу в озеро, чьи воды, казалось, плещутся у подножия далеких сине-серых гор Юры.
Я боялась, что наводнение помешает нам. В Лионе я говорила об этом сначала с отцом Луи, не слишком довольным, что его вызвали во второй раз, а затем с Этьеном. Мы решили, что после утреннего отдыха в Лионе поедем дальше, хоть ненамного опережая паводок.
В то влажное, хмурое утро в Лионе я не стала снимать комнату в гостинице, как Этьен, что он, несомненно, заслужил. Вместо этого я отправилась побродить по улицам, чтобы почувствовать ритм города, не дать ему подавить меня, как это случилось в Нанте.
Речной туман навис над Лионом, заволакивая контуры зданий. Низкое небо цвета сажи, облака, грозящие пролить потоки дождя и поднять уровень речных вод до невиданной прежде высоты. В этот ужасно серый день казалось, что каждая стена источает влагу. Камни мостовых были скользкими, перила лестниц липли к ладоням, которые становились клейкими, как коровий язык. И сами лионцы, казалось, были пропитаны влагой этого пасмурного дня. Их сонные глаза оживлялись, только когда я проходила мимо в своем… в своем довольно экстравагантном наряде. В конце концов чрезмерное внимание горожан изрядно мне надоело, и я решила разыскать портного, который взялся бы сшить мне из прославленных лионских шелков новую одежду.
Вся взмокнув под танцующими руками и мерной лентой добродушного портного, я заказала у него две пары простых панталон, более или менее соответствующих моде, и несколько просторных блуз, чтобы получше скрыть мои формы… Я спросила, сколько надо ему заплатить, чтобы он отложил всю остальную работу ради моего заказа. Когда он назвал сумму, я удвоила ее, сказав, что возвращусь через пару часов. (Я обретала все большую уверенность в сделках такого рода.)
Лион, как я поняла, служит связующим звеном между различными климатами и культурами. За моей спиной осталась сдержанность жителя севера, на смену ей пришла открытость южанина. Это, конечно, усложняло мне жизнь, поскольку противоречило моей собственной натуре: она скорее застенчивая, чем веселая, если можно так выразиться, скорее вода, чем вино.
Дорога, ведущая из Лиона, была хороша. Она шла вдоль русла реки через зеленые долины и ландшафты, заросшие тутовыми деревьями, дающими сырье для производителей шелка. (Да, эти шелка… Портной хорошо знал свое дело: я покинула его родной город чрезвычайно довольная обновками, став обладательницей нескольких батистовых блуз простого покроя, камзола из серого шелка и двух пар черных панталон, застегивающихся у колена, внутри сапог.)
Как я уже сказала, дороги были хороши, но местами их настолько развезло, что берлин глубоко увязал в грязи. Иногда колеса так взбалтывали грязь, что она захлестывала экипаж до самой крыши, несколько маскируя его великолепие, что, впрочем, было очень кстати. Временами вздувшиеся воды реки, выплескиваясь на берег, лизали низкое брюхо берлина.
В тот день из окна катящейся кареты я вглядывалась в лица деревенских жителей, стоящих в своих немудреных одеждах вдоль берега реки на насыпях, плоских камнях и других возвышенных местах. Дальше к югу я видела их сидящими у порога своих приземистых домов или на крышах. Несмотря ни на что, люди занимались своими привычными делами. Рыбаки ловили рыбу, хотя им и приходилось это делать, сидя на сложенных штабелями ящиках. Женщины стирали, стоя на коленях на тех немногих камнях, что еще не ушли под воду. Так раз и навсегда установленный ход la vie quotidienne [128] не нарушался. Когда мы проезжали, они поднимали головы, отрываясь от своих трудов; некоторые махали нам рукой, другие показывали пальцем, ругались или смеялись. Через заднее окно берлина я могла наблюдать, как они потом возвращались к своей насущной мокрой работе.
Удаляясь от Лиона на юг, мы все время на полдня опережали самый пик паводка. Проезжающие не раз сообщали нам, что восточнее положение еще хуже или что за нами река высоко поднялась и буквально идет по пятам. В конце концов я задумалась: влияют ли как-то на это призраки? В Анже и Шамборе возбуждение Мадлен вызвало перемену погоды. Не оказывает ли она или они оба подобное же действие на реку и теперь? Я содрогнулась, подумав, что она может натворить у перекрестка дорог.
Мы ехали через плодородные равнины близ Вьена вдоль поросшего ивами берега реки. Здесь север сменялся югом, а виноградники – черешней, абрикосами и грушами. Еще дальше начиналось царство оливковых деревьев, заглушавших всю остальную растительность, – низкорослых, серебристо-серых, без определенного возраста. Этьен ловко провел карету сквозь лабиринт узких улочек средневекового Вьена. Я не знала, когда соизволят явиться призраки, поэтому собиралась постучать своей тростью в потолок кареты, чтобы Этьен остановился: в книге, которую я в это время держала в руках, было сказано, что Вьен ни много ни мало – колыбель христианства на Западе, а местный собор с его архитектурой коринфского ордера достоин посещения. Я уже решила было распорядиться о возвращении во Вьен, когда почувствовала, что трость выскальзывает из моей руки. Долго гадать, что произошло, не пришлось: прямо напротив себя я обнаружила отца Луи с тростью в руке, а рядом с ним Мадлен.
– У нас нет времени на остановки, ведьма. Мы ведь хотим добраться до перекрестка дорог в это новолуние, а не в следующее?
– Да, – сказала я, – конечно, но… – и робко, словно извиняясь, показала на хорошо выполненный рисунок собора в путеводителе.
– Отложи в сторону свои книжки! – приказала Мадлен. – Поговорим о жизни!
– О жизни? – переспросила я.
– Да, о жизни. И о путях, ведущих к смерти… И давай сделаем это до того, как эти чертовы воды поднимутся еще выше.
Итак, призраки явились при выезде из Вьена, чтобы усесться, подобно смертным, на скамье берлина в своем человеческом обличье. Мне было велено опустить занавески и зажечь две лампы, висящие на эмалированных крючках и раскачивающиеся вместе с каретой. При этом свете, гораздо менее устойчивом, чем солнечный, внешний вид моих спутников все время менялся: иногда исчезали их руки и ноги, возвращаясь, когда тени сдвигались… Мне это не досаждало: ко всякого рода странностям я давно уже привыкла.