– Не знаю, – задумчиво прошептала Лена. То, что она услышала, повергло ее в шок.
– Дура! – взвился отец. – Понимаешь, еще чуть-чуть – и великая, огромная страна превратится в руины. Если мы подпишем Союзный договор, мы разрушим страну. Почти все республики хотят выйти из состава Союза! Независимости все захотели! Запомни: ветвь, вздумавшая отделиться от ствола дерева, обречена на высыхание! Мы не должны этого допустить.
Отец на минуту замолчал. Сквозь автомобильный шум было слышно его тяжелое, прерывистое дыхание.
– Почему ты молчишь? – вкрадчиво поинтересовалась девушка.
– Дочка, – как-то тихо, обреченно пробормотал Бондаренко. – Я чего звоню? Думаю, сегодня вечером или завтра утром вся страна узнает о том, что произошло. Но ты пока… понимаешь, ты это… никому!
– Угу, – испуганно протянула Лена.
– Так вот, если со мной что случится… – Отец замялся и снова засопел в трубку. – Всякое может быть! Можешь смело говорить о наших разногласиях. О том, что ты не поддерживала моих позиций. Если мы проиграем, передачи носить тебе не придется.
– Пап, да ты что? – возмущенно выкрикнула она. – Не смей так говорить! Думаю, все будет хорошо. Ты только себя береги! И, пожалуйста, позвони мне или маме, хотя бы два слова скажи. Дай о себе знать. Хорошо?
– Хорошо, – тяжело выдохнув, ответил Борис Евгеньевич. – Позвоню. А ты к матери зайди, проведай ее, успокой. А то не дай бог давление у нее подскочет. Короче, я надеюсь на тебя. Пока!
– Пока, – задумчиво ответила Лена и положила трубку.
Всю ночь Лена не спала. Ворочаясь с боку на бок, она не могла найти себе места. Больше всего она переживала за отца. Прилетев в Москву, он, правда, перезвонил. Отчитался, что долетел нормально, и все. Как и обещала, вечером вместе с Наткой Лена пошла к маме. Оксана Андреевна была очень плоха. Закрыв глаза, она даже не хотела говорить. Сказала лишь, что боится за отца. Что он очень рискует и может все потерять. Так и не успокоив мать, Лена вернулась домой. Вовы дома еще не было. Пришел он поздно и сказал, что еще утром все знал. Включив телевизор, они ни на минуту не отходили от экрана, ждали новостей. Но, кроме «Лебединого озера», там ничего не показывали.
Утром 19 августа по радио прозвучало заявление советского руководства. Лена с ужасом услышала, что в стране введено чрезвычайное положение и создано ГКЧП [4] . Отменив все развлекательные передачи, с экрана телевизора сообщили о нездоровье Горбачева, затем о том, что обязанности президента будет исполнять Янаев. В стране началась паника. Вслушиваясь в эти слова, девушка больше всего боялась, чтобы не пролилась кровь, чтобы ничего не угрожало отцу. Но уже к вечеру Лена поняла, что сохранить новую власть не удастся. Их проигрыш был предрешен.
Ельцин, тот, которого так боялся отец и его соратники, новую власть не поддержал.
С замиранием сердца девушка смотрела, как с экрана телевизора показывали ввод войск в Москву. С неистовым ревом к Белому дому ехала бронетехника Тульской и Таманской дивизий. К полудню на Манежную площадь начали прибывать первые колонны демонстрантов. К счастью, их никто не разгонял. Ощущая поддержку народа, к протестующим вышел Ельцин. Поднявшись на танк, он зачитал свое обращение, в котором назвал действия ГКЧП переворотом. Слава богу, в Киеве пока было тихо.
Не успела Лена покормить Наташку, как позвонил муж. Владимир взволнованно сообщил, что в центре Москвы начались столкновения. Захватив два троллейбуса, демонстранты перегородили Тверскую и начали устанавливать баррикады возле Белого дома. Сердце девушки сжалось и пропустило удар. Не отходя от телефона, она ждала звонка от отца. Но Борис Евгеньевич не звонил. К вечеру позвонила Оксана Андреевна. Убитым голосом женщина сказала, что на сторону Ельцина начали переходить войска. Противостояние росло.
На следующий день Лена узнала о митингах в Ленинграде и Москве. Девушка понимала, новая власть поддержки народа не нашла. Понимая, что скоро ГКЧП будет конец, теперь она думала лишь об отце. К своему удивлению, именно сейчас она поняла, что, несмотря на их распри, она любила его. Все-таки Борис Евгеньевич был ей родным отцом. Человеком, который дал ей жизнь, который ее воспитал. Да, между ними частенько возникали конфликты, но он любил ее. По-своему любил. Он все делал ради нее. Хотя партию свою, как стало теперь понятно, он любил больше всего. Она дала ему власть. А властью он жил.
Задумавшись, Лена услышала, как зазвонил телефон.
– Слушаю! – взволнованно выкрикнула она.
– Доченька, здравствуй, – услышала она непривычно тихий голос Оксаны Андреевны.
– Здравствуй, мам, – осторожно ответила Лена и напряглась. – Как у тебя дела? Что нового?
– Лена, звонил папа. У него все хорошо, – неуверенно проговорила она и тяжело вздохнула. – Прошу тебя, никуда не выходи из дома.
– Почему? – насторожилась девушка.
– У нас тоже начинается бардак. Черновол хочет собрать парламент. Кравчук разрешения не дает. Харьков тоже начал митинговать. В Западной Украине поднялись националисты, во Львове вообще что-то непонятное. Стараясь друг друга опередить, там каждый час меняют флаг. Возле театра полно народу. В Товмачике, это Ивано-Франковская область, в тюрьме особого режима начался бунт. Зеки разгромили тюрьму. Некоторые убежали. Правда, туда сразу бросили внутренние войска. Сейчас руководство решает, вводить в Западной Украине чрезвычайное положение или нет. Но говорят, что Крючков посоветовал Кравчуку пока этого не делать, чтобы не будоражить народ. Шок.
– Что еще говорил папа? – осипшим голосом спросила Лена и опустилась на стул.
– Ничего, дочка. Ничего, – ответила Оксана Андреевна. – Вы как, как Натка?
– Нормально, – коротко ответила она. – Сейчас укладываю ее спать. Пока, ма!
– Пока, береги себя! – словно предчувствуя что-то недоброе, ответила женщина низким, глухим голосом.
Утро 21 августа тоже ничего хорошего не принесло.
Открыв глаза, Лена первым делом поспешила к телевизору. Стараясь ничего не пропустить, она быстро поджарила Владимиру яичницу и выбежала в зал. Низким тяжелым голосом диктор сказала, что вчера в Москве пролилась кровь, погибли три человека. Вечером в столице был введен комендантский час. Вместе с тем противостояние между новой властью и сторонниками Ельцина росло. Не поддержав новую власть, Москву начали покидать войска, собралась сессия Верховного Совета СССР. В обед к Горбачеву вылетели два самолета. На одном – члены ГКЧП, на другом – Руцкой. Лена поняла – это все.
Беспрестанно накручивая диск телефона, она пыталась хоть что-то узнать об отце. Но ни Владимир, ни мама, ни однопартийцы Бориса Евгеньевича ей ничего нового сказать не могли. Только под утро 22 августа отец наконец позвонил.